В статье исследуется комплекс взаимосвязанных вопросов теории археографии: о соотношении археографической публикации с другими видами научного исследования, о характере научной публикации в зависимости от особенностей публикуемого документа и субъективных намерений публикатора и т.д.

Как специальная научная дисциплина археография конституировалась сравнительно недавно, выделив свой собственный предмет исследования из смежных с ней дисциплин — источниковедения, архивоведения и т.д.[1]. Постепенное приобретение археографией самостоятельности не могло не повлечь за собой стремления к самосознанию дисциплины. Уже в 1920-е гг. начинаются попытки осмыслить теоретические основы молодой дисциплины. В еще большей мере вопросы об объекте и предмете, целях и задачах, месте археографии в кругу смежных дисциплин ставятся исследователями в последние три десятилетия. Особенно отчетливо неразработанность фундаментальной проблематики археографической теории и одновременно настоятельная необходимость решения этих важнейших для существования и развития научной дисциплины вопросов была выявлена в ходе дискуссии 1970-х гг. на страницах журнала «Советские архивы». Как справедливо заметил один из ее участников Л.Н. Пушкарев, обсуждение вопросов о предмете археографии, ее методе и задачах в наше время не является «признаком беспомощности специалистов» или простым любопытством: «это — закономерное историографическое явление, объяснимое самим процессом становления археографии как науки, необходимый и крайне важный этап в ее формировании»[2]. К сожалению, этот процесс протекает слишком медленно. Отсутствие целенаправленной разработки общих вопросов археографической теории обуславливает и неразработанность частных теоретических проблем, что, в свою очередь, ведет к торможению развития методики публикации документов, нанося одновременно вред археографии и как области научного знания, и как практической работе по изданию исторических источников.

Как ни странно, в поле зрения исследователей, затрагивающих общие проблемы археографии, почти не попадает вопрос о ее конечной цели, собственно продукте археографии — публикации исторических источников. Вопрос о понятии «публикация» обходят, видимо, по нескольким причинам. Во-первых, этому способствует его обманчивая самоочевидность и, во-вторых, общее неудовлетворительное состояние разработки проблем теории археографии. Не последнюю роль здесь играет и известное «равнодушие», которое долгие годы парило в источниковедении по отношению к общетеоретической проблеме достоверности источника и его сведений. Связанный с этим «потребительский подход» к источнику конечно никак не способствует возникновению специального внимания к специфическим проблемам «археографической критики текста» (по выражению С.Н. Валка[3]). Проблемы источниковедческой критики источника в археографии вывели бы исследователей на вопросы понимания целей и задач археографии в целом, самой публикации источника как определенного продукта научного творчества, в частности. Понятно, что возможность критического изучения достоверности источника в целом и отдельных его показаний не только должна быть условием введения в научный оборот исторического источника (документа) посредством его публикации, но и сама по себе находится в зависимости от использования критики источника в процессе его публикации.

Всмотреться в одно из главнейших понятий археографии — «публикацию» (и как действие, а как его результат) необходимо из-за существующей сейчас его известной размытости, неопределенности. Вопрос о том, что такое публикация документов с точки зрения археографии — это вопрос об установлении и одновременно ограничении понятия. Его рассмотрение входит в систему фундаментальных археографических проблем, включая и терминологию; оно одновременно необходимо и для плодотворной разработки вопросов истории отечественной археографии[4]. Пристальное внимание к понятию «публикация» в археографии обусловлено также связью его с вопросами типологии археографических публикаций. Последний вопрос неизбежно выводит нас на целый узел давно запутанных в археографии проблем: соотношение понятий «критическое издание», «публикация текстов», «публикация памятника» и т.д. Одним словом, рассмотрение проблемы понятия «публикации» стоит в центре важных взаимосвязанных вопросов археографической теории, работающих, в конечном счете, и на методику публикации исторических источников. Понятно, что в данной статье может быть затронута лишь часть названных проблем, решение которых представляется и важным, и первоочередным.

Публикация исторических источников — это не единственный вид работы с источником исследовательского характера. Поэтому одним из подходов к вопросу о понимании «публикации» в археографии может быть разграничение ее о тем, что есть археографическая публикация, а представляет собой какой-то иной вид работы с документами. Касаясь уже этого вопроса, я пытался разделить археографические публикации с тем, что как бы не «дотягивает» до них, является еще не археографическими публикациями[5]. При этом признаками археографической публикации в издании являются: а) научно воспроизведенный текст публикуемого документа, б) научное описание его как исторического источника (включая и сведения о месте его хранения) и в) точная информация о приемах, методах и способах, с помощью которых данная публикация была осуществлена. Невыполнение хотя бы одного из комплекса названных условий лишает то или иное издание документов статуса «археографического»; как правило, здесь следует говорить скорее всего о простом тиражировании текста документа, производимом с разными осознанно ненаучными целями (введение в действие законодательства, ознакомление с содержанием документа и т.п.). Самое существенное отличие археографических публикаций от «еще не археографических» заключается в том, что в последних документы не рассматриваются как исторические источники и, что еще существеннее, опубликованные таким образом документы не могут быть введены в научный оборот в качестве полноценных исторических источников, поскольку они (публикации) не отвечают элементарным источниковедческим требованиям. Сознательно смешивать археографические публикации с простым тиражированием текстов документов, это то же, по-существу, что потребительски «черпать» из источников сведения, не пытаясь подвергнуть их в целом и содержащиеся в них сведения критике. Подмена археографических публикаций простым тиражированием, чрезвычайно распространившаяся в последние десятилетия, фактически стимулирует потребительское отношение к источнику. Таким образом, дифференциация археографических и «еще не археографических» публикаций имеет принципиальное значение не только в интересах развития самой археографии — ее теории, методики и практики публикации — но и с общенаучной точки зрения.

Однако существует необходимость разграничения публикаций и с иными (нежели простое тиражирование) видами работы с документом, также производящимися в рамках исторической науки. Если простое тиражирование текстов условно было названо «еще не археографическими публикациями», то теперь следует рассмотреть то, что также условно можно назвать «уже не археографическими публикациями». Фактически речь идет об отграничении собственно публикации исторического источника от научного исследования, производимого с целью установления исторического или историографического факта с помощью исторического источника, т.е. публикации исторического источника от его использования в исторических исследованиях, научных построениях.

Этот вопрос имеет две стороны: одна из них уже фактически решалась в нашей науке, когда дискутировался вопрос о том, можно ли считать публикацией реконструкцию не дошедшего до нас текста документа (или дошедшего в непервоначальном виде) археографической публикацией. Отрицательный ответ на этот вопрос обусловлен, как можно понять, установленными условиями для понятия «археографическая публикация»: в реконструкции мы не имеем, прежде всего, научного воспроизведения текста публикуемого документа и иметь его в принципе не можем. Печатающийся текст — это лишь научная гипотеза, результат научного анализа других текстов, источников. Научная задача восстановления не дошедшего до нас (первоначального) текста уже превышает задачи и цели археографической публикации[6].

Отграничение археографических публикаций от «уже не археографических публикаций» фактически предусмотрено (в неявном виде) в действующих правилах издания документов, где «реконструкция текстов утраченных документов на основе соединения данных сохранившихся рукописей» квалифицируется в отличие от археографической как «научно-исследовательская» работа[7]. С точки зрения общенаучной — это существенное достижение, поскольку со всей определенностью декларируется разница между положительным знанием или хотя бы реально существующими показаниями источников от гипотезы ученого.

Однако здесь есть и другая, более сложная сторона вопроса: дело заключается как раз в этом обозначенном выше противопоставлении «научно-исследовательской» работы «археографической», самом по себе плодотворном для дифференциации публикаций разного рода. Насколько вообще корректно такое противопоставление? Этот вопрос лишь на первый взгляд может показаться малозначащим. В действительности же он выводит на самые существенные проблемы целей и задач публикации, археографии в целом, и связан с пониманием статуса работы археографе в общем процессе исторического познания, а также с рядом существенных вопросов о рациональности публикаторской методики.

На реальное существование этого вопроса указывает бытующая в литературе терминология. Так, в рецензии на II-й том «Актов социально-экономической истории Северо-восточной Руси конца XIV - начала XVI в.» (АСЭИ) А.Т. Николаева настойчиво употребляла термин «публикация-исследование» по отношению к рецензируемому ею изданию[8]. Основанием для этого рецензенту послужил тот факт, что «исследовательская доля» в АСЭИ «явно перевешивает чисто публикаторскую долю работы»[9]. Заметим, что похожим образом была сформулирована задача издания серии так называемых монографических исследований-изданий памятников древнерусской литературы[10], существенной отличительной особенностью которых должно было явиться «соединение издания памятника с его исследованием», «издание памятника (непосредственно по рукописям) с подробными объяснениями и исследованиями его текста и исторической обстановки его создания»[11]. В двух примерах, взятых из разных областей археографии — так называемой актовой археографии и публикации памятников древнерусской литературы — между одним видом работы с источником (его публикацией) и другим (исследованием) вводится как бы промежуточный вид, сочетающий в себе первое со вторым. Нельзя сказать, что использование нового термина в данном случае упрощало бы разграничение равных видов работы с источником; собственно, сам принцип образования нового термина посредством простого соединения двух других, обозначающих понятия, как раз нуждающиеся, на мой взгляд, в разграничении, вряд ли может быть плодотворным. Однако сначала попытаемся разобраться в том, что же конкретно заставило исследователей использовать новый термин. Посмотрим, какие же «чисто исследовательские» приемы были применены основным издателем АСЭИ И.А. Голубцовым, заставившие рецензента отойти от привычного термина «публикация».

Особенностью АСЭИ А.Т. Николаева считала (и неоднократно подчеркивала) «его критико-исследовательский характер во всех частях». Проведенная И.А. Голубцовым «большая источниковедческая работа» помогла ему «правильно расположить документы в их исторической последовательности», а «продуманный критический анализ актов ... позволил сделать обоснованные выводы о подлинных текстах, их списках и позднейших вставках, восстановить неразборчивые и попорченные места и т.п.». Особенно отмечается тщательное исследование вопросов, «проливающих свет на время» составления публикуемых актов, «на обстоятельства их появления, дающих возможность в какой-то степени судить об авторе и составителе, о первоначальном тексте и последующих редакциях и списках». Указывая на то, что проведенная издателями огромная скрупулезная работа нашла свое отражение в легендах в примечаниях к текстам, в аннотациях указателей и т.д., А.Т. Николаева делает вывод: публикуемые в комплексе акты в АСЭИ подаются «обследованными археографически и объясненными наилучшим образом», а само издание может считаться «действительно критическим, источниковедчески полноценным изданием актов»[12].

Обратившись к так называемым исследованиям-изданиям памятников древнерусской литературы, мы увидим, что появление такого «типа» публикаций Д.С. Лихачев связывает с необходимостью предварительного тщательного текстологического обследования издаваемого памятника. Но «чтобы полностью восстановить историю текста, надо войти в историческую обстановку, детально знать исторические события, детально знать факты классовой и внутриклассовой борьбы. Текстолог должен вникнуть в психологию переписчика, ясно понимать причины ошибок писца и тех изменений, которые они вносят в текст; но в еще большей мере он должен знать его идейный строй, его идеологию, а также идеологию «заказчика» переписываемого произведения и т.д.»[13]. Также Р.П. Дмитриева писала, что отличительной особенностью этих «исследований-изданий» является то, что в них «издание текстов будет основываться на полном их исследовании, причем результаты этих исследований будут печататься тут же». Структура, каждого выпуска определялась по следующей схеме: «а) историко-литературное исследование; б) текстологическое исследование; в) издание текстов (редакции и разночтения к ним); г) комментарии; д) указатели». В историко-литературном исследовании, в частности, необходимо «показать место памятника в общем ходе развития древнерусской литературы, его социально-политическое значение, художественные достоинства и особенности». В текстологическом исследовании должно быть дано «описание всего доступного рукописного наследия, связанного с данным памятником», «должно быть произведено разделение списков на редакции и обоснование этого разделения» и т.д. Отметим, что специально оговаривается необходимость подробного объяснения «приемов издания, ого особенностей и отступлений от принятых правил»[14]. Существенно то, что эти «исследования-издания» рассматриваются самими издателями именно как археографическое явление: так, Р.П. Дмитриева противопоставляет им монографические исследования Института мировой литературы, поскольку «публикуемые в них тексты некоторых редакций этих произведений являются как бы приложением» к «исследованию литературной истории произведений»[15].

Итак, получается, что одновременно существуют «просто» публикации документов (источников, памятников), «публикации-исследования» этих документов и их научные исследования. Возникает вопрос: как же отличить один род работы с источником от другого? С одной стороны, должны быть отличия публикаций от исследований, а, с другой, — отличия разных по характеру публикаций, т.е. должна существовать грань между «просто» публикацией и «публикацией-исследованием». Однако прежде всего заметим, что фактически любой археографической публикации всегда предшествует исследование публикуемого документа (при том, что не любое исследование документе обязательно завершается его публикацией, хотя исследователь себя проделывает фактически большую часть работы, которую публикатор проделывает для всех пользователей). Действительно, если мы возьмем актовую археографию, то не потребуется доказывать тезис о том, что — как писал А.А. Зимин «без изучения методики актового источниковедения в целом нельзя выработать научные методы издания актовых материалов»[16]. Обстоятельно анализируя приемы публикации актов, А.А. Зимин убедительно показал, что на всех стадиях работы публикатора, начиная от отбора документов к изданию, кончая комментариями и указателями, он неизбежно должен выступать в роли высококвалифицированного исследователя, подвергающего акты «дипломатическому исследованию, т.е. внешней и внутренней критике, анализу содержания и формы», изучающего «историю их возникновения и последующей судьбы, проверяющего правильность сообщаемых в них сведений», вскрывающего еще до публикации «подделки и подлоги»[17]. А.А. Зимин отмечал, что для составления такого «существенного элемента» публикации как заголовок без использования «основных приемов внешней и внутренней критики, а также дипломатического анализа актов» не обойтись. Если в целом «без критической обработки документа очень трудно составить правильный, научно обоснованный заголовок», то правильное установление отдельных его элементов, например, даты является решением «сложной исследовательской задачи» и т.д.[18]. Вообще в целом, как отмечал В.М. Панеях, основополагающим принципом одного из наших видных археографов — А.А. Зимина была «опора на текстологические и источниковедческие изыскания. Установление аутентичности того или иного памятника, его датировка, выяснение истории текста на основе всей его рукописной традиции — вот тот минимум текстологического в источниковедческого изучения, которое необходимо провести до издания исторического источника»[19].

Теперь сравним те методические положения, которые считал обязательными А.А. Зимин для научного издания исторического источника, с исследовательскими приемами И.А. Голубцова в АСЭИ: можно легко увидеть их полное совпадение. Более того, не выделяя АСЭИ среди долга крупнейших советских изданий актового материала в качестве какого-либо особенного рода публикации, А.А. Зимин в своем анализе приемеов актовой археографии постоянно ссылался на пример работы И. А. Голубцова, полностью сходясь с А.Т. Николаевой в высокой оценка проделанного им великолепного научного исследования для публикации актов[20]. Обратившись к «исследованиям-изданиям» памятников древнерусской литературы, мы и здесь обнаружим практически полное совпадение с обычными археографическими требованиями: необходимость полного текстологического анализа всех дошедших списков памятников, вообще установка на то, чтобы изучение памятника всегда предшествовало его изданию. Как можно было видеть, структура предполагаемых изданий (как известно, реализованных) фактически полностью совпадает со структурой всякой научной публикации: предисловие со всеми его сложными атрибутами, затем сам текст (тексты), а потом оставшиеся части научно-справочного аппарата[21].

Если сравнить «специфические» особенности «публикации-исследования» и «исследования-издания» с общими требованиями действующих правил издания документов, то в здесь бросается с глаза совпадение: правилами требуется точно та же структура научной публикации (в целом трехчастная), а также на всех этапах работы обязательно предусматривается «научно-критический анализ» публикуемых документов. Причем речь идет не только об установлении происхождения, времени, места и условий создания документов[22]. При воспроизведении текста обязательно требуется выбор основного текста, для чего «должны быть привлечены в качестве источников все имеющие самостоятельное значение тексты этого документа...»[23].

Отличие «особых» публикаций от «простых» можно понять, если рассматривать любое научное издание источников как информационную систему, состоящую из двух частей: из информации публикуемого документа и информации об этом документе. С этой точки зрения разные археографические публикации отличаются друг от друга не по структуре или основополагающим принципам их подготовки, а по соотношению объема заключенных в них обоих видов информации. Действительно, особенностью выпусков серии «исследований-изданий» является то, что значительную часть этих книг занимают не тексты документов (памятников), а историко-литературные и текстологические исследования (так, тексты «Сказания о князьях владимирских» занимают в 3 раза меньше объема, нежели научный аппарат издания; тексты «Повести о Дракуле» — в два раза меньше, и т.д.[24]). В самом проекте издания специально отмечалось, что «размеры историко-литературного исследования, так же как текстологического и комментария, не ограничиваются. Они могут занимать большую часть выпуска, но, разумеется, не должны превышать тот объем, который вызывается необходимостью»[25]. О том, что скрывается за словом «необходимость» лишь до известной степени дает представление Д.С. Лихачев, отмечающий, что число предваряющих публикацию исследований памятника, «вопросы, в них затрагиваемые, совершенно различны и зависят исключительно от того, в освещении каких сторон больше всего нуждается памятник», т.е. многое «диктуется требованиями материала»[26].

Таким образом, за рамки представлений исследователей об «обычной» публикации исторических источников выходит скорее всего не само наличие в издании исследования публикуемого материала, а масштаб, глубина, размах и скрупулезность проделанной для издания научно-исследовательской работы, зафиксированной в самой публикации.

К сожалению, именно вопрос о мере прилагаемого в научной публикации источника его исследования теория археографии оставила практически без разработки. Действительно, пытаясь отделить археографические публикации от «еще не археографических» публикаций, мы стараемся определить лишь набор обязательных элементов публикации, ставим условия наличия в публикации совершенно определенного характера информация. Однако определить только необходимость наличия обязательной информации оказывается мало; явно ощущается надобность в установлении каких-то критериев, которые бы обуславливали еще в достаточность этой информации. Здесь для решения могут быть выделены два взаимосвязанных вопроса: во-первых, какова мера глубины и охвата необходимого и достаточного научного анализа публикуемого документа, каковы его рамки, есть ли у него границы и т.д.? Во-вторых, насколько полно проводимое исследование публикуемого документа должно быть отражено в самой публикации? Следует ли непременно предоставлять в распоряжение пользователей всю исследовательскую «кухню» публикатора, раскрывать перед ними весь ход, логику научного анализа, —  либо можно ограничиваться лапидарным изложением результатов проведенного за рамками публикации исследования?

Вопрос о мере и границах связан с одной из общих проблем теории археографии о типологии археографических публикаций. Существующая в настоящее время классификация археографических публикаций на основе учета их адресатов, целенаправленности (так называемые типы издания) в недостаточной мере охватывает все их разнообразие. Представляется, что «тип» научного издания требует дополнительной детализации, на путях которой одновременно можно попытаться найти ответы на поставленные выше вопросы.

Видимо, дело не только в том, что у публикации могут быть разные адресаты; не менее важно то, что в рамках одного типа характер публикации может быть неодинаков. В так называемом научном типе изданий существует очень широкий спектр самых разных по характеру публикаций, в основе которых лежат разные представления публикаторов о задачах, которые должны решать готовящиеся ими публикации (даже одного и того же источника), разные уровни притязаний, если так можно выразиться, публикаторов[27]. При этом различия в характере публикаций могут быть столь велики, что с одной стороны они как бы граничат с «еще не археографическими» публикациями (самая простая, если можно так назвать ее, публикация), с простым тиражированием текста, а с другой стороны они подходят вплотную к «уже не археографическим» публикациям, т.е. граничат с иными видами научно-исследовательской работы с источником — его интерпретацией в целях монографического исследования, или, как писал в свое время С.В. Рождественский, «в обобщающем труде, обнимающем цельную систему науки»[28].

Когда мы говорим о параллельном существовании разных по своему характеру научных изданий исторических источников, то следует обратить внимание и на то, что эта разница обусловливается не только субъективным фактором, но и фактором объективным — разными исходными условиями, в которых находится публикатор при осуществлении той или иной публикации. Конечно, можно говорить о предпочтительности одного характера публикаций по сравнению с другим. Однако, во-первых, это не значит, что не должно быть разнообразия в характере публикаций; во-вторых, это субъективное желание не может отменить действия названного выше объективного фактора.

Если исходить из представления о научной публикации как своеобразном этапе в общем процессе исторического познания, то перед нами просто разные по уровню сложности, постановке задач и их осуществлению научные публикации источника. Еще в начале 1920-х гг. С.Н. Валк «желательным», «нормальным» типом издания документа предлагал считать лишь такой, «"чтобы различение окончательного текста документа и оставленных его чтений стало бы основным принципом издания». Но при этом он сам же отмечал, что осуществлению всегда такого характера изданий препятствуют исходные условия публикации, а именно особенности самого документа (в частности, отсутствие предпосылки, что «текст публикуемого документа получил такого рода авторскую... обработку, которая дает нам право говорить об окончательном тексте данного документа»), и поэтому признавал, что и издание только одного списка (текста) документа с максимальной точностью воспроизведения его текста можно считать «нормальным типом издания»[29]. Также и Д.С. Лихачев, утверждая, что «издание текста списка по существу это не издание памятника, а лишь публикация материалов к изданию», все же приходит к выводу, что при определенных условиях и издание одного списка вполне научно и имеет право на существование[30]. Конечно, задача публикатора — правильно выбрать характер предстоящей публикации, исходя из квалифицированной научной оценки самого публикуемого документа, а также (что очень важно) из потребностей науки на данном этапе[31].

Если мы снова обратимся к так называемым публикациям-исследованиям, то заметим, что имеем дело с наиболее развитым по своему характеру типом археографической публикации. Не случайно находим у Р.П. Дмитриевой постоянный акцент при мотивировке целей и задач серии: «полная подготовка текстов древнерусских памятников», «полное научное издание», «издание текста по всем редакциям с подведением разночтений по всем спискам внутри редакций» и т.д.[32]. Постановка такой особо сложной задачи публикации и влечет за собой необходимость проведения чрезвычайно объемной и сложной работы по исследованию памятника при его издании. Именно влечет за собой, поскольку все проводимое исследование публикуемого памятника в целом и отдельные его части направлены, прежде всего, на решение задач публикации, проводятся в целях осуществления научного издания. Сам исходный материал требовал к себе такого научного подхода при постановке соответствующей научной задачи издания. Также обстоит дело и с АСЭИ: и здесь издатели поставили перед собой цель опубликовать документы на самом высоком научном уровне, отвечающем нуждам современной науки. Повышенная сложность задачи логически определила необходимость применения всего арсенала тончайших и разнообразных источниковедческих приемов и методов.

Заметим, что в обоих случаях — публикации древнерусских памятников и древнего актового материала — были уже зачастую не первыми и изданиями этих памятников. Наличие предшествующих публикаций, осуществленных с меньшим уровнем притязаний (или фактически на более низком уровне), не столь совершенными методами, также в известной степени повлияло на стремление как-то выделить эти новые публикации терминологически с помощью таких обозначений, как «публикация-исследование» и т.п.

Итак, спектр археографических публикаций может быть очень широким: от самого простого издания текста одного единственного списка (рукописи) до развитого издания целостного памятника, т.е. такой публикации, в которой учтены и использованы все дошедшие до нас рукописи (тексты, списки) памятника, с сохранением возможности различать все имеющиеся пласты текста каждой рукописи и т.д. Сами условия осуществелния разных по характеру научных публикаций объективно требуют проведения разного по уровню, объему и направленности научного исследования, поскольку как раз эти научные разыскания и призваны обеспечить выполнение публикации на предусмотренном научном уровне. Как уже отмечалось, кроме самой постановки задачи (уровень притязаний публикатора), на «количество» и «качество» проводимого научного исследования влияет и сам публикуемый материал. Понятно, что исходные условия публикации в значительной степени зависят от принадлежности публикуемого документа к «повествовательным» либо к «документальным текстам» (по замечанию А.И.Андреева[33]), от времени и условий создания документа (памятника), особенностей его бытования и степени сложности истории текста и т.д. Кроме того, в условия публикации входит ряд историографических факторов: степень изученности публикуемого документа, наличие предыдущих публикаций (и их качество и характер), степень выявленности всех текстов источника, уровень развития вспомогательных исторических дисциплин и пр. Следовательно, хотя в идеале желательно иметь высший тип научного издания — развитое археографическое исследование, предоставляющее пользователю уникальную возможность иметь не сам по себе источник (памятник), каким он предстает в месте хранения, а значительно обогащенный исследовательской мыслью (особенно наглядна роль археографического исследования в тех случаях, когда в издании памятник предстает во всей зачастую большой совокупности списков, распадающихся на несколько редакций, разбросанных по многочисленным хранилищам и т.д.) — это далеко не всегда возможно. Для одних источников такая возможность еще не настала, но с ходом развития исторической науки в целом и с непосредственным изучением данного источника она еще появится, а для других документов самый простой тип научного издания вообще является объективно единственно возможным[34].

Как можно понять, минимальная граница, т.е. необходимость «количества» и «качества» прилагаемого научного анализа определяется необходимостью выполнить поставленные условия публикации: пользователь должен быть уверен, что все принятые публикатором решения покоятся на научной основе. Однако условия работы с документом как с историческим источником таковы, что обязательно требуют не только знания пользователем этих научных основ, но и возможности их тщательной перепроверки, контроля за соблюдением публикатором научных принципов, научной логики (например, в таких важнейших моментах публикации, как деление списков на редакции, датировка недатированных документов и т.д.). Возможность же проверки лежащего в основе публикации документа научного анализа должна быть реализована и закреплена самим публикатором путем включения непосредственно в издание проведенного им научного исследования. Отсюда можно заключить, что степень достаточности обязательного научного анализа и его фиксации в самой публикации напрямую зависит от характера и глубины необходимо проведенного публикатором исследования: чем шире и сложнее, многостороннее и скрупулезнее проделанная публикатором научая работа, тем полнее она должна найти отражение в самом издании памятника. При этом довольно определенным ориентиром «необходимости» и «достаточности» должна являться направленность исследования публикуемого документа: в издание как абсолютно необходимый включается тот научный материал, который был получен на путях и в целях осуществления издания, непосредственно направлен на публикация данного памятника.

Конечно, некоторая условность сказанного выше связана с известным в археографии парадоксом, нашедшим свое выражение, в двух как бы противоположных установках: изучать документ, чтобы его издать, но, другой стороны, издавать документ для его изучения. Парадокс этот был замечен давно: например, А.Е. Пресняков отмечал, что, вдумываясь в условия научного издания источников, «легко можно почувствовать себя, свою мысль в той ловушке, которую логика, именует «ложным кругом». Для выработки плана и установления приемов издания необходимо предварительное научное знание самого издаваемого материала, т.е. в сущности, то знание, средством и источником которого должно служить само издание»[35]. Конечно, нельзя уйти от известного совпадения «добываемого» знания; можно лишь констатировать, что при публикации документа используется как внешняя, так и внутренняя критика; в целях публикации не обойтись без герменевтики, без анализа содержания публикуемого документа. Однако снова обратим внимание на специфическую направленность изучения источника ученым-публикатором и ученым-исследователем (термины, естественно, условные), что исследует публикатор и что изучает исследователь при непосредственном использовании источника. С этой точки зрения стоит снова, обратиться к мысли А.И. Андреева, когда он писал, что «интерпретация научно издаваемого источника нужна в той мере, в какой требуется понять текст для установления самого источника как факта, а не для критики его показаний о факте; все остальное, пожалуй, окажется своего рода роскошью…»[36]. Конечно, это можно считать лишь общим принципом подхода к решению вопроса. В каждом конкретном случае представление о мере необходимости и достаточности включения в публикацию полученного в процессе издания научного знания о публикуемом документе и содержащейся в нем информации вырабатывается в зависимости от конкретных условий публикации.

Заметим, что овладение публикатором большим объемом научного знания о публикуемом материале и сообщаемых в нем фактах (публикатор оказывается первым пользователем своей же публикации), конечно «подталкивает» его к тому, чтобы в самой публикации поделиться этим знанием, превышающим необходимость знания пользователей о процессе подготовки документа к изданию для обеспечения источниковедческой полноценности публикации. И в этом есть также объективная закономерность, поскольку публикация источников не самоцель с точки зрения исторической науки, а является лишь одним из этапов исторического познания, тесно связанным с другими этапами[37]. Вопрос о границах необходимого и достаточного имеет не только общетеоретическое значение в археографии. Он самым непосредственным образом связан с конкретными вопросами методики публикации источников, в частности, особенно остро он стоит в связи с так называемым научно-справочным аппаратом публикаций. Конечно, наивно было бы стараться найти точную грань между необходимым и достаточным в НСА публикаций, однако подход к решению этого вопроса может быть все же намечен в самых общих чертах. Для этого надо попытаться правильно сформулировать цель, ради которой в публикацию вносится информация, а отсюда более или менее точно поставить задачу перед этой информацией. В связи с этим сначала заметим, что не совсем правильным представляется указание общей цели НСА публикаций, данное в Правилах 1969 г.: «Каждое издание документов сопровождается научно-справочным аппаратом, цель которого облегчить пользование книгой». Отсюда и слишком расплывчатое объяснение задач: «Основная задача научно-справочного аппарата в издании научного типа — сообщить исследователю максимум сведений о публикуемых и выявленных источниках в целях их глубокого изучения»[38]. Слово «"облегчить» имеет очевидный оттенок необязательности, что никак нельзя признать верным. Ведь по Правилам в НСА издания входит и предисловие с его археографической частью, с точным указанием на приемы и методы осуществления данной публикации, без чего вообще публикация теряет характер археографической. То же можно сказать и о текстуальных примечаниях, которые дают отнюдь не «желательную», «облегчающую» пользование книгой, а самую насущную, составляющую суть археографической публикации информацию.

Коль целью археографической публикации является предоставление возможности посредством издания включить публикуемый материал в процесс исторического исследования в качестве исторического источника, то и вся заключенная в публикации информация об источнике должна обязательно отвечать минимальному условию — обеспечить эту возможность пользователям работать с публикацией как с историческим источником, не заставляя их обращаться к самому документу в место его хранения. Это означает, что в научном издании пользователь должен получить такое «количество» информации о публикуемом документе, которое он мог бы получить при работе с самим документом в месте его хранения. Другими словами, пользователь издания в идеале должен иметь равные возможности с пользователем самого документа. Видимо, всегда достигнуть такого равенства вообще невозможно, однако публикатор должен быть ориентирован именно на это.

Источниковедение в целом разработало общие требования, которые предъявляются к источнику при его внешней критике, т.е. когда изучается сам источник как факт. Поэтому требования к насыщению публикации информацией об источнике как факте более или менее определенны[39]. Сложнее обстоит дело с вопросом о характере в объеме информации, необходимой для включения в публикацию для полноценного изучения содержания публикуемого документа. Поэтому-то так не просто найти границу «разумного» при составлении, скажем, комментариев (примечаний по содержанию). С одной стороны, нельзя не согласиться с правотой рецензентов некоторых публикаций, ставящих в заслугу издателям наличие развитых комментариев, «иногда носящих характер небольших исследований»[40]. Однако, с другой стороны, справедлив и такой подход: например, А.А. Зимин, высоко ставя комментарии С.Б. Веселовского к троицким актам I тома АСЭИ, резонно замечал, что «эти комментарии могли появиться как результат многолетнего труда составителя публикации над самой проблемой феодального землевладения», и «если требовать подобные комментарии от каждого издания, то можно затянуть публикацию ценнейших документов на долгие годы, а то и десятилетия»[41]. Вое же условия самой работы по подготовке археографической публикации документов и цель этой работы делают иногда возможным отличить включаемую в публикацию информацию как «роскошь» (даже полезную) от настоятельно необходимой. Например, такой обязательной информацией комментариев представляется объяснение так называемых трудных (темных) мест содержания публикуемого документа, и особенно, как справедливо отмечает Д.С. Лихачев, сообщение пользователю о не поддающихся пониманию чтениях текста. И дело здесь, видимо, не только в «уважительном отношении» к пользователю, в «научной этике»[42] — крайне важным является то, что эта информация снимает у пользователя ощущение неуверенности из-за подозрения наличия в данном месте воспроизведенного текста документа ошибки публикатора или типографского работника. Обращение к этому примеру показывает, что и в деле насыщения публикации информацией о содержании публикуемого документа ориентиром для определения необходимости или избыточности такой информации может служить главная цель осуществления публикации — сделать возможной работу с опубликованным документом как с историческим источником[43].

В заключение отметим, что разные по своему характеру археографические публикации существовали одновременно и сосуществуют сейчас. И лишь только отсутствие учета этого многообразия всех разных но своему характеру, но всегда критических изданий приводит к объективной невозможности или просто затрудняет выработку общей точки зрения на вопрос об основных целях и задачах научного издания исторических источников. Дело осложняется еще и тем, что наиболее развитая по своему характеру археографическая публикация — это принадлежность уже современного этапа развития отечественной исторической науки (отсюда и возникновение таких новых понятий, как «археографический этап освоения источниковой базы» и т.п.). Конечно, именно такие археографические публикации, в которых осознанно реализуются насущные потребности исторической науки и одновременно ее достижения, в наибольшей степени способствуют общему делу продвижения исторического незнания в целом, являются, по меткому выражению С.Н. Валка, «долгосрочными вкладами в науку», от которых обязательно будет «положительный и многократный эффект»[44]. Однако своеобразный и непростой путь «включения» тех или иных источников в процесс исторического познания будет и впредь определять многообразие разных по характеру археографических публикаций.

• Размещено: 05.11.2017
• Автор: Добрушкин Е.М.
• Ключевые слова: археография, публикация исторических источников
• Размер: 56.09 Kb
• постоянный адрес:
• © Добрушкин Е.М.
• © Открытый текст (Нижегородское отделение Российского общества историков – архивистов)
  Копирование материала – только с разрешения редакции