[298]

АРХЕОГРАФИЧЕСКАЯ «ЛЕГЕНДА»

Нужды развивающейся исторической науки давным-давно потребовали размножения находившихся в разбросанных по разным хранилищам исторических документов. Сперва это делалось в виде рукописных копий, затем — в виде печатных воспроизведений, наконец, в наши дни — в непрерывной смене в виде все более усовершенствоваемых фотомеханических приемов воспроизведения рукописей. Однако ни рукописное, ни какое-либо другое, кажущееся даже совершенным для данного времени, воспроизведение документа не может быть воспринято критически настроенным историком без знания того, что представлял собой воспроизведенный текст в его подлинном виде, какие изменения он претерпел при воспроизведении, каков был во всем его целом тот документ, текст которого воспроизведен. Эта неизбежная во всяком издании документа объяснительная его часть получила в русской, а затем и в советской археографии терминологическое название «легенда».

Термин «легенда» имеет весьма широкое распространение в научной разноязычной литературе. Достаточно заглянуть в предназначенные даже для общего употребления словари, чтобы его обнаружить. Он присутствует, к примеру, в известнейшем французском словаре Petit Larousse, предназначенном pour tous, где legende связана с латинским legenda и переведена как «то, что должно быть прочтено», и далее определяется: «разъяснение, сопутствующее фотографии, рисунку, плану или географической карте, дабы облегчить их понимание»[1]. То же самое найдем и в распространенном немецком современном употреблении этого термина[2]. Наконец, в нашем новейшем «Словаре современного русского литературного языка» найдем для «легенды» аналогичное пояснение: «совокупность условных знаков или пояснительный текст к плану, рисунку, карте и т. п.»; это пояснение сопровождается тем же указанием на латинское legenda[3]. Наиболее обстоятельное разъяснение должного содержания легенды приводит в своем предназначенном для историков источниковедческом труде о значении для них географической карты новейший немецкий автор Р. Огриссек. Он определяет легенду как «сводное качественное и количественное разъяснение всех использованных на карте графических элементов»[4].

Итак, не только общенаучное, но и общеупотребительное значение этого международного, как видим, термина сводится к тому, что он применяется к любому документу, будь то картина, будь то карта или что-либо иное, но во всяком случае что-то такое, которое требует предварительного пояснения для того, чтобы изучаемый документ мог быть надлежаще понят[5].

[299]

Применительно к археографии, с которой навряд ли были знакомы составители отмеченных словарей или иных аналогичных пособий, термин «легенда» вошел давно в употребление в русской археографической литературе для тех же пояснительных целей: мы находим его примененным в одном из самых ранних документов Археографической комиссии почти полтораста лет тому назад. После знаменитого археографического путешествия П. М. Строева, обследовавшего хранилища северной и средней России, Археографическая комиссия, как отмечено в ее протоколе от 20 января 1836 г., предложила направить старшего учителя Астраханской гимназии С. И. Матвеева, в «археографическое путешествие» по юго-восточному краю России. Я. И. Бередников составил для руководства Матвееву в этом так и не состоявшемся путешествии соответствующую инструкцию. Параграф 5 этой инструкции касался приемов снятия Матвеевым копий; в частности, он устанавливал: «В конце актов составлять описание оных (легенду), т. е. показывать: материал, на чем акт писан, формат, подписи, справы, пометы, надписи на пакетах, приписки, печати и проч.»[6]. В какой мере «легенда» явилась впоследствии для нашей дореволюционной археографии термином, практически ясным и в своем значении не требующим никаких особых разъяснений, можно судить по тому, что в столь продуманных и точнейше разработанных, составленных академиком: А. С. Лаппо-Данилевским дореволюционных «Правилах издания Сборника грамот Коллегии экономии» (Пг., 1922), где легендам отведено целых 19 параграфов, не понадобилось никаких разъяснений, что же разуметь под «легендой».

Едва ли не первым в советской археографической литературе опытом разъяснения на основе отечественной практики, какое значение должен иметь термин «легенда» именно в археографии и каков обычный ее состав при издании документов, явились соответствующие параграфы в составленном С. Н. Валком «Проекте правил издания трудов В. И. Ленина» (М.; Л., 1926). В качестве общего определения здесь было указано, что археографическая легенда имеет в издании «значение контрольно-редакционного аппарата»; здесь же определялся применительно к тем особым требованиям, которые предъявлялись к данному изданию, и состав такого «контрольно-редакционного аппарата». Именно он должен был включать археографические сведения о документе, обосновывать его редакционную обработку и сообщать данные его печатной истории. [См. наст, сборник, с. 85.].

А. А. Сергеев, первый преподаватель археографии в образованном в 1931 г. Московском историко-архивном институте (тогда еще Институте архивоведения), был человеком широкого кругозора и являлся вместе с тем обладателем весьма значительного и разнородного археографического опыта, связанного с его ведущей работой в «Красном архиве». Он успел из-за, к сожалению, преждевременной смерти напечатать только в виде статьи части подготовляемого им руководства по археографии, скромно названного им «популярной брошюрой». А. А. Сергеев коснулся легенды сперва в этом систематическом изложении вопросов археографии, а затем в составленном им «Проекте правил издания документов ЦАУ СССР». [См. рецензию С. Н. Валка на данный «Проект»: наст. сборник, с. 116.]. Общее определение

[300]

легенды было дано А. А. Сергеевым в статье в виде знакомой нам уже формулы с некоторым, однако, в ней изменением. Легенда содержала для А. А. Сергеева те же «контрольные» данные, но далее они определялись не как «редакционные», а как «археографические» данные («контрольно-археографические данные»). Точно так же в подробном, расчлененном по параграфам изложении «Проекта правил» мы найдем у А. А. Сергеева те же знакомые нам составные части легенды с особо развитым перечислением долженствующих быть в легенде «моментов редакторской работы»; в составе последних легенда должна была содержать: обоснование выбора текста для печати, «мотивы» установления авторства, обоснование редакционной датировки, объяснение причин издания документа в извлечениях, а не полностью, обоснование причин повторного издания данного документа[7].

Составленные в 1936 г. Историко-археографическим институтом Академии наук СССР «Правила издания документов XVI—XVII вв.» отмечали в своем предисловии, что «Правила издания Сборника грамот Коллегии экономии» «не могли удовлетворить [Историко]-а[рхеографический] и[иститут], стремящийся выработать приемы издания документальных текстов гораздо более разнообразного содержания», но «явились, до известной степени, основой и отправным пунктом» вновь составляемых правил. Далее давалось определение легенды, именно говорилось, что «к каждому документу приводится „легенда", служащая для исследователя контрольно-справочным аппаратом». В дальнейшем (§ 94) указывался и аналогичный предшествующему «Проекту правил» состав легенды: место хранения, шифр, объем; археографические сведения; предшествующие издания; обоснование редакторской обработки текста[8].

А. А. Шилов, один из замечательнейших наших археографов, сочетавший в своих трудах накопленный им выдающийся опыт советских изданий документов нового времени с научными навыками, приобретенными им при многолетних занятиях в дипломатическом семинарии А. С. Лаппо-Данилевского, дважды касался определения легенды. Раз совершенно мимоходом в составленных им «Правилах издания документов нового времени» А. А. Шилов говорил лишь о «легенде, т. е. редакционном примечании археографического характера, помещаемом после текста документа». Вторично — в своем очень известном, блестящем по ясности мысли и стилистической точности изложения «Руководстве» — А. А. Шилов отвел легенде сравнительно значительное место. [См. рецензию С. Н. Валка на работу А. А. Шилова: наст. сборник, с. 152.]. Здесь А. А. Шилов отмечает «сведения», которые «археограф-историк обязан сообщить» «исследователю» для того, чтобы тот смог «в случае надобности при обращении к оригиналу документа проверить проделанную археографом работу». «Такие сведения, — определяет А. А. Шилов, — имеющие по существу контрольный характер, называются легендами и должны сопровождать каждый издаваемый документ». Не внося существенно нового в установление состава легенды, А. А. Шилов, как и его предшественники, отмечает включение в ее состав «мотивировки редакторской обработки документа», а также то, что состав легенды и ее размеры (она «может быть расширена и до размера нескольких

[301]

страниц») зависят «от характера издаваемых документов и от работы, проделанной над ними археографом»[9].

Преемником А. А. Сергеева и А. А. Шилова по работе в Центрархиве и по преподаванию в Историко-архивном институте явился П. Г. Софинов. Составленные им «Основные правила публикации документов Государственного архивного фонда Союза ССР», над которыми он тщательно работал, содержат раздел о легендах, однако никаких общих определений легенды П. Г. Софинов не установил. Для последующей же истории легенды оказалось существенным, что П. Г. Софинов упростил предлагаемый им состав легенды: он включил в него лишь ограниченный круг таких данных, как шифр, характер[10], внешний вид издаваемого документа и библиографию, но исключил имевшееся во всех предшествующих правилах требование обоснования редакционной работы археографа. П. Г. Софинов, таким образом, исключил из состава легенды именно ту важнейшую ее часть, которая, о чем далее, является основным звеном ее научно-критического значения[11].

Хотя археографическая деятельность П. Г. Софинова продолжалась не столь уж долгое время, она оставила значительный след в последующей литературе. Не касаясь здесь вообще того влияния, которое оказали взгляды П. Г. Софинова на последующие труды по археографии, [В фонде С. Н. Валка хранится рукопись его неопубликованной статьи «Археографическая деятельность П. Г. Софинова» (Архив ЛОИИ СССР АН СССР, ф. 297, оп. 1, д. 108).] как в теоретическом, так и в практическом ее ответвлениях, обнаруживаем, что в вопросе именно о легенде его взгляды нашли дальнейшее обостренное развитие.

Как сообщает в своей обстоятельной статье Е. М. Тальман, кафедра теории и практики архивного дела проявила «инициативу» и вопрос о «легенде» был подвергнут ею решительному пересмотру, который привел кафедру даже к замене этого термина другим, именно «контрольно-справочными сведениями»[12].

Именно кафедра нашла, что «все» существующие правила издания документов дают «нечеткое толкование назначения легенды и определение ее состава». Это сказалось в том, что рассмотренные кафедрой правила «рекомендуют» включать в состав легенды такие сведения, как обоснование датировки. В изложении Е. М. Тальман место обоснованию датировки не в легенде, а в текстуальных примечаниях, так как оно «тесно связано с текстом документа» (с. 91).

Заметим, однако, что текстуальными примечаниями мы называем те примечания к издаваемому тексту, которые или являются вариантами текста, или содержат новые чтения, предлагаемые редактором издания взамен неисправных чтений рукописи. Обоснование же датировки, которое предлагается отнести в текстуальные примечания, является отнюдь не текстом документа, а редакционным текстом, притом таким, который относится не к какому-либо определенному месту документа, а к документу в его целом. Самым отчетливым показателем отношения обоснования датировки к тексту документа может послужить случай обоснования датировки такого документа, который вообще не имеет в тексте никаких хронологических обозначений. Итак, обоснование датировки никак не может оказаться в составе «текстуальных примечаний».

[302]

При том же рассмотрении «всех» правил Е. М. Тальман обнаружила и другое «нечеткое» толкование легенды. Оно состоит в том, что эти правила рекомендуют включать в состав легенды пометы и резолюции. По мнению Е. М. Тальман, пометы и резолюции являются «составной частью» документа и потому их надо помещать не в легенде, а под текстом документа (с. 91). Для разъяснения последующего воспользуюсь примером. Существует лист бумаги, на котором М. М. Сперанским написаны «Примечания» о Сенате. На поле против одного места «Примечаний» Сперанского М. С. Воронцовым сделана помета, предлагающая Сперанскому изменить эту часть текста[13].

Является ли эта помета «составной частью» текста Сперанского? Действительно, и «Примечания» Сперанского, и помета Воронцова являются в архивном своем облике составными частями одного архивного документа, так называемой одной «единицы хранения». Однако в редакционном понимании обе они являются разнородными авторскими документами: один — Сперанского, другой — Воронцова[14]. Поэтому категорическое решение Е. М. Тальман вопроса о месте таких помет в издании (именно бесспорно помещать их под текстом документа) подлежит весьма большому сомнению: есть разные виды помет, и могут быть разные приемы того, как поступать с ними. Так, опытнейший археограф А. А. Сергеев в своей «Методологии и технике публикации документов», перечисляя то, что «в легенде должно быть указано», включает в этот состав также «текст резолюций и важнейших делопроизводственных помет»[15]. То же видим в издании Института марксизма-ленинизма «Декреты Советской власти»: пометы здесь помещены именно в составе легенды.

Однако наряду с такими частными критическими замечаниями и доказательствами «нечеткостей», обнаруженных Е. М. Тальман в установлении состава легенды, мы встречаемся с гораздо более существенным для общих судеб легенды мнением М. С. Селезнева. В противоположность положениям о легенде как одной из основных частей издания М. С. Селезнев видит в легенде такие элементы, которые «не в первую очередь могут интересовать каждого читателя»[16]. М. С. Селезнев в дальнейшем полагает, что «ознакомление с легендой приносит читателю лучшую пользу тогда, когда он сначала прочтет сам источник и разберется в его содержании»[17]. Однако какая же цель обращаться к легенде или заменяющим ее контрольно-справочным сведениям, когда без помощи содержащихся в легенде сведений читатель уже сделал самое важное, т. е. разобрался в содержании изданного документа, ведь теперь ему открыт путь к желанному исследованию изучаемого им предмета.

Отвергнув предшествующее понимание легенды, кафедра предложила новое ее содержание и соответственно с новым содержанием предложила и новое, соответствующее новому содержанию ее название: «контрольно-справочные сведения».

В изложении Е. М. Тальман оно таково:

«Контрольно-справочные сведения являются важной составной частью археографического оформления документов при их публикации. Они создают возможность удостовериться в наличии оригинала

[303]

публикуемого документа, проверить всю работу археографа, начиная от выявления и отбора документов для публикации и кончая научно-справочным аппаратом к изданию документов. В этих целях они включают указания на место хранения публикуемого документа и его шифр» (здесь и далее выделено нами. — С. В.) (с. 87). Наряду с этой «функцией» «контрольно-справочных сведений» Е. М. Тальман отмечает и их «другое назначение»; оно состоит в том, что сведения эти должны содержать «указания на степень подлинности документа, его внешний вид (сохранность, способ воспроизведения, если он имеет особенности); указание на предыдущие издания» (с. 87—88).

Добавочно к этому определению состава «контрольно-справочных сведений» следует принять во внимание категорическое требование, что «комплекс контрольно-справочных сведений должен быть строго ограничен вышеотмеченными элементами, дающими возможность последним выполнить свое назначение» (с. 91).

Обращаясь к этому определению «контрольно-справочных сведений», нельзя не отметить, что трудность его усвоения обусловлена смешением в нем двух археографически разнородных частей издания. Одна из них — это археографическое предисловие, которое обосновывает работу издателя в отношении состава всего сборника документов и их особенностей; другая — предлагаемые кафедрой «контрольно-справочные сведения», каждое из которых должно составляться применительно к особенностям каждого отдельного из входящих в состав сборника документа. Отмеченная в вышеприведенном определении «вся работа», начиная от выявлений и отбора документов и кончая научно-справочным аппаратом к изданию, явственно относится к составу не «контрольно-справочных сведений», а к сборнику документов. В то же время указания на место их хранения и шифр могут быть отнесены только к каждому отдельному документу. Таким образом, только вышеподчеркнутые нами элементы определения образуют в своей совокупности устанавливаемый новым определением «комплекс контрольно-справочных сведений».

Новое в приведенном определении состояло в том, что «неопределенная» легенда, которая «укрепилась в археографической практике», заменялась новым «точным определением — „контрольно-справочные сведения"» — со строго ограниченным составом сведений.

Обращаясь к вышеизложенному, мы находим, что сам термин «контрольно-справочные сведения» не нов, а является точным повторением уже известного нам «контрольно-справочного аппарата», термина, который в 1936 г. употребил Историко-археографический институт для разъяснения термина «легенда»; однако, приведя это разъяснение, институт оставался при традиционном определении состава легенды, отнюдь не считая, что этот термин требует какого-либо изменения состава легенды.

В то же время определение состава «контрольно-справочных сведений» соответствует тому уже отмеченному ограничению состава легенды, которое мы наблюдаем в установленном П. Г. Софиновым

[304]

ее составе, т. е. в исключении из состава легенды отчета археографа относительно итогов научной подготовки им документа к изданию. Однако это изменение состава легенды не явилось для П. Г. Софинова побуждением к замене самого термина каким-либо другим. П. Г. Софинов, меняя состав легенды, оставлял ее старое название. Итак, мы видим, что новое кафедральное определение явилось соединением термина, заимствованного у Историко-археографического института (но оторванного от вкладываемого институтом в этот термин традиционного содержания), с составом содержания, заимствованным у П. Г. Софинова (но оторванного от сохраняемого им традиционного термина «легенда»). Так, термин одной теории, будучи сочетаем с содержанием другой теории, создал новую, третью теорию «контрольно-справочных сведений» со «строгим» составом сведений.

Во всех вышеприведенных опытах определения легенды одна часть составного ее определения оставалась неизменной при всяких возможных терминологических изменениях другой. Такой неизменной явилась первая часть, определяющая «контрольный» характер легенды. В то же время вторая часть определения легенды оказывалась то «редакционной» (С. Н. Валк), то «археографической» (А. А. Сергеев), то, наконец, «справочной» (кафедра археографии). Нас не должно удивить, что признак контрольности присутствует везде при непримиримости определений и «неточной» легенды и «точных» контрольно-справочных сведений. По старому-престарому суждению «человеку свойственно ошибаться», и что бы этот человек ни делал, проверять его всегда должно. Это положение применительно к легенде впервые было введено еще в 1926 г. в «Проекте правил издания трудов В. И. Ленина» и затем переходило в последующие определения легенды. Так же и Е. М. Тальман, подчиняясь этому общеобязательному, конечно и для археографа, контролю, полагает, что контрольно-справочные сведения «создают возможность ... проверить всю работу археографа» (с. 87). Надо признать совершенное излишество включения этого общего и специально археографически бессодержательного признака в состав определения легенды и «контрольно-справочных сведений». Лишь вторая часть определения легенды или «контрольно-справочных сведений» содержит уже определенное указание, что именно подлежит контролю. Так как термины «редакционный» и «археографический» являются тождественными по своему содержанию частями легенды, то нам придется иметь в дальнейшем суждения о значении различия между «редакционной» (или «археографической») частью легенды и «справочной» частью «контрольно-справочных сведений».

Справочны ли на самом деле включаемые в их состав сведения? Определение «степени подлинности» является в археографии на самом деле ответственнейшей научной задачей. Сама Е. М. Тальман подсказывает нам, что «в зависимости от того, является документ подлинником, копией (какой копией), черновиком, отпуском, у читателя будет складываться то или иное отношение к изучению документа» (с. 88). Установление этой стороны документа, ее характера является поэтому одной из настоятельнейших, отнюдь не справочных задач

[305]

археографа, а делом очень сложной научной работы, итог которой сообщается в легенде ученому, который будет данным документом пользоваться в своем исследовании. А к каким огорчениям приводит научное неразличение стадий изготовления документа, тому может послужить случай, происшедший в авторитетном издании, которое ведет Министерство иностранных дел под названием «Документы внешней политики СССР». Среди документов первого тома находим всем хорошо известную «Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа». Первые же строки изданного здесь текста начинаются словами «Учредительное собрание постановляет», и аналогичные формулы употребляются на всем протяжении издания этого акта. Однако ведь известно, что «Декларация прав трудящегося и эксплуатируемого народа» была актом не Учредительного собрания, а была она утверждена III Всероссийским съездом Советов. Именно легенда, содержащая ссылку на Сочинения В. И. Ленина (изд. 4), вскрывает характер редакционной, а не справочной работы издателя этого текста Декларации: он включил в данное издание вместо утвержденного официального текста Декларации принадлежащий В. И. Ленину ее проект[18].

Приведем еще пример того, какое редакционное, а не справочное значение имеет легенда для понимания изучаемого текста. Примером этим нам послужит письмо В. И. Ленина, написанное им в июле 1902 г. И. И. Радченко, известному деятелю Петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», в то время члену Организационного комитета по созыву II съезда РСДРП. Письмо это в целях конспирации должно было содержать, конечно, некоторые зашифрованные места текста. Действительно, в письме все время идет речь о неких «Ване», «Соне» и «Мане». Однако читатель будет весьма удивлен, что при первых упоминаниях «Вани», «Мани», «Сони» В. И. Ленин тут же раскрывает, кто такие эти «Ваня», «Соня» и «Маня», именно он пишет: «Ваней (Петербургским Союзом)», «Мане = рабочей организации», «Соней (русской организацией «Искры»)»[19]. Только итог редакционной работы археографа, установившего, что издаваемый печатный текст является текстом чернового автографа В. И. Ленина (а не отправленного конспиративно подлинника), будучи предварительно сообщен в легенде читателю, сделает для него понятным текст, к чтению которого он приступает. Как видим, легенда является и здесь никак не средством контроля или справки, а служит необходимой частью редакционной работы археографа, без отчета о которой в легенде, в особенности «каждый читатель», никак не сможет приступить к изучению содержания документа.

В состав «контрольно-справочных сведений» кафедра включает и «внешний вид» документа. Нечего доказывать, что для исследователя едва ли не первым шагом к изучению документа является изучение его внешнего вида. Он счастлив, если работа его происходит в архиве над подлинником, но тем требовательнее он относится к легенде, если ему приходится иметь дело только с имеющимся в ней описанием незнакомого ему подлинника. Ведь именно для удовлетворения этой потребности исследователя возникали и продолжают воз-

[306]

никать так называемые вспомогательные исторические дисциплины, как например палеография и др. Одно определение в легенде, что документ написан на бумаге с такой-то филигранью, являясь итогом ученых розысков археографа, становится важным звеном в последующих суждениях исследователя-историка. Да и шифр является для исследователя отнюдь не простым справочным показателем, каков он для разыскивающего его в хранилище архивариуса. Одно ли [В № 2 далее приписано: и то же (л. 775 об.)] значение имеет для исследователя копия письма партийного деятеля в зависимости от того, укажет ли легенда, что копия эта обнаружена в партийном архиве или же что она извлечена из перлюстрации Департамента полиции?

Однако задачи археографа, готовящего издание, не исчерпываются данными, предлагаемыми «контрольно-справочными сведениями»; более того, последние оставляют без внимания самую сложную часть работы археографа, обусловливаемую общими требованиями исследователя, стремящегося получить издание в виде, пригодном для того, чтобы непосредственно приступить к исследованию. Историк несомненно потребует, дабы документ [В № 1 далее приписано карандашом: в издан[ии] (л. 84 об.)] был уже обработан археографом так, чтобы не пришлось каждому, им пользующемуся, устанавливать самому характер текста, место, дату, автора этого документа. На деле мы видим, что действительно выполнение этих и тому подобных требований столь настоятельно, что они включаются традиционно во все существующие правила издания документов. Однако если выполнение этого требования столь очевидно, то ведь археограф должен представить позднейшему потребителю этого издания и убедительные доказательства правильности принятых им решений. Уже двести лет тому назад (1768 г.) один из основателей новой исторической критики Август-Людвиг Шлёцер[20] написал не устаревшие до наших дней слова, что «добросовестный, критический, по выражению некоторых людей педантичный, исторический исследователь ... не принимает на веру ни одной строки» [См.: Schlozer A. L. Probe Annalen. Bremen und Gottingen, 1768. S. 150.]. Мы видели, что П. Г. Софиновым эти доказательства, являющиеся обоснованием принятых археографом решений, не вносились в состав легенды. Согласно теории «контрольно-справочных сведений», обоснование археографом итогов его научной работы тоже «не может отвечать назначению» этих сведений.

Отрицание обязанностей археографа дать отчет о своей работе никак не соответствует пи требованиям научной исторической критики, ни практической совести виднейших советских археографов. Так, навряд ли кафедра станет отрицать археографический авторитет Л. В. Черепнина, осуществившего ряд первостепенной важности публикаций, в том числе драгоценнейшее по своему научному значению издание «Духовных и договорных грамот великих и удельных князей XIV—XVI вв.» (М.; Л., 1950). Здесь в предисловии Л. В. Черепнин отмечает, что «основания для датировки каждой отдельной грамоты коротко указаны в сопровождающей ее легенде» (с. 5). И мы действительно находим в составе каждой легенды поставленное даже на первом месте «основание для датировки». Возьмем для примера другое издание, которое останется, как говорили древние греки, «достоянием на века» в нашей археографии, — достопамятное издание

[307]

«Актов социально-экономической истории Северо-Восточной Руси конца XIV — начала XVI в.» (М., 1952—1964. Т. 1—3), в состав которых вошли все приведенные в известность к тому времени наши древнейшие акты вплоть до 1505 г. [В дополнениях к т. 1 и 2 приводится наиболее поздний акт (№ 502), относящийся к 1600 г.]. Издание это — итог многолетних и самоотверженных трудов И. А. Голубцова, совершенно изумительной по разносторонней тщательности историко-археографической работы, образец продуманного и во многом совершенно нового в своих решениях археографического труда. И здесь мы читаем в «Археографическом введении» то же самое обязывающее заявление, что «все соображения С. Б. Веселовского, относящиеся к датировке недатированных актов, были использованы в соответствующих частях легенд» (1, 23). Можно указать для иного примера обширное издание «Источников по истории еретических движений XIV — начала XVI века»[21], в котором, составители (А. А. Зимин, Я. С. Лурье, А. И. Клибанов и Н. А. Соколов) в обстоятельных легендах к отдельным памятникам обосновывают прежде всего сложную текстологическую работу над использованными списками сочинений.

Вопрос о месте легенды в издании вызвал в последние годы в нашей археографической литературе некоторые разногласия. Со времени первых случаев ее применения в изданиях досоветской археографии легенда обычно следовала за текстом издаваемого документа (в порядке: заголовок — текст — легенда). В некоторых изданиях Историко-археографического института (теперь Института истории [СССР]), Института марксизма-ленинизма и др. легенда появилась вслед за заголовком, предшествуя издаваемому тексту. В западноевропейской археографической практике мы видим также двойственное решение этой задачи: в одних изданиях легенда предшествует тексту, в других — текст документа предшествует легенде.

Первым выступившим против изменения отношения к месту легенды в составе издания был А. А. Шилов в своем упоминавшемся уже «Руководстве». В особом разделе «Место легенды» А. А. Шилов признал, что в этом вопросе археография «до сих пор не выработала единообразных приемов». При установлении своего решения А. А. Шилов исходил из понимания легенды только как «контрольного аппарата». В таком случае, конечно, надо было сперва знать то, что понадобится «контролировать», т. е. текст документа, «а затем уже дополнять полученные сведения и в случае надобности контролировать проделанную археографом работу». Естественно, что при таком понимании легенды А. А. Шилов считал «более правильным и логически последовательным» помещать легенду «непосредственно вслед за текстом документа». А. А. Шилов приводил и другие соображения в подтверждение своего взгляда, в частности и впоследствии употребляемый аргумент, что помещение легенды перед текстом «нарушает целостность представления о содержании документа, отрывая заголовок от текста самого документа»[22]. Е. М. Тальман сочла данную А. А. Шиловым мотивировку «неправомерности» (ее термин) помещения «контрольно-справочных сведений» после заголовка и перед текстом «недостаточно убедительной» и дополнила ее в качестве «главного аргумента» соображением, что помещенные

[308]

таким образом контрольно-справочные сведения «мешают заголовку выполнить его важную функцию» (с. 92).

М. С. Селезнев, мнение которого полностью было приведено ранее, отнесся, как мы видели, отрицательно к помещению легенды перед текстом документа. Д. А. Чугаев писал, что о месте легенды «можно спорить» и что это вопрос «формальный»[23].

Тем отраднее, надо признать, что в новых «Правилах издания исторических документов в СССР» (1969 г.) отчетливо сказалось, как это и должно было бы быть всегда, воздействие практики на реше­ние вопроса о месте легенды. Именно в соответствующем параграфе (с. 161) мы читаем после правила, определяющего, что «легенда помещается вслед за текстом документа», дополнение, согласно которому «в изданиях научного типа легенда может быть помещена после заголовка документа».

Однако при наличии возражений мы не встречали доводов, которые разъяснили бы целесообразность того, чтобы предложить чита­телю сперва прочесть легенду, а затем уже приниматься за чтение самого текста документа.

Полагаем, что вопрос о месте легенды в научном издании находится в известной мере в зависимости от самого предмета издания. Пишущему эти строки пришлось приготовить к изданию в одном и том же учреждении (Институт Маркса—Энгельса—Ленина при ЦК ВКП(б)) на протяжении двух рядом следующих лет два сборника документов. В одном из них легенда предшествовала тексту документов (Декреты Октябрьской революции. М., 1933), а в другом — легенда следовала за текстом документов (Листовки Петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса». 1895—1897. М., 1934). В первом случае текст издаваемого декрета должен был быть устанавливаем на основе нескольких источников, рукописных и печатных. Во втором случае в основе установления текста листовки, лежал, как правило, весьма редко нарушаемый, единственный, уже изданный в свое время нелегально, текст.

Для наглядного выяснения, где целесообразно печатать легенду, в первом случае приведем отрывок текста Декрета о запрещении сделок с недвижимостью:

«1. С 18 [18 надписано в подлиннике над зачеркнутым: 15] декабря 1917 года ввиду предстоящего обобществления [предстоящего обобществления исправлено в подлиннике Г. И. Петровским из первоначального: предстоящей социализации] городской земли приостанавливаются какие бы то ни было сделки по продаже, покупке, залогу и т. п. всех недвижимостей и земель [и земель вставлено Г. И. Петровским] в городах [Далее зачеркнут пункт, бывший вторым] [В «Декретах Октябрьской революции» (М., 1933. Т. 1. С. 319), откуда С. Н. Валком взят этот пример, сноски обозначены цифрами. Курсив С. Н. Валка.]».

Приступая к чтению декрета, изучающий в первой же строке текста наталкивается на требующие разъяснения буквенные обозначения сносок. Не будь предварительной разгадки этих значков, читателю пришлось бы ее разыскивать, прерывая чтение и всякий

[309]

раз переходя от текста к легенде и возвращаясь вновь затем к тексту. Чем сложнее состав источников текста, тем, конечно, будет настоятельнее предварительное знакомство с его особенностями.

В случае, когда для установления текста документа имеется лишь один источник, вопрос о месте легенды менее сложен, но следовало бы и здесь применить тот же прием расположения легенды. Сошлюсь еще раз на мнение Е. М. Тальман, полагающей, что «в зависимости от того, является документ подлинником, копией (какой копией), черновиком, отпуском, у читателя будет складываться то или иное отношение к изучению документа» (с. 88). Таким образом, и здесь уместно, чтобы читатель был предупрежден до того, как он начнет читать, что он будет читать текст, воспроизведенный по подлиннику, по копии или еще как-нибудь иначе.

Наконец, здесь уместна аналогия, которую можно провести между изданием сборника документов и единичным документом. Всякому сборнику документов предшествует так называемое археографическое предисловие (или введение); его обязательной задачей является разъяснение состава ли, других ли археографических особенностей данного издания, необходимое для изучения включенных в его состав документов. Никто, полагаем, не предложил бы заменить такое археографическое введение археографическим заключением, мотивируя это тем, что исследователю гораздо больше будет пользы, если он сначала изучит включенные в состав сборника документы, а затем ознакомится с тем, каковы эти документы, почему они были объединены в общий сборник. Но ведь легенда имеет в издании единичного документа то же объяснительное значение, какое предисловие имеет в сборнике документов.

Изложенные замечания позволяют в своем итоге сделать некоторые выводы о положении легенды в составе издания документа и об ее значении для будущего исследователя издаваемого документа. Издание документа, как правило (конечно, подобно всем правилам, оно требует гибкого к себе отношения), обычно складывается из трех частей: заголовка, текста документа и легенды. В свою очередь заголовок включает данные о происхождении документа (дату, автора и т. д.), а также изложение содержания его. Текст документа в научном издании предстает в критически уже обработанном виде. И первое, и второе не даны в самом документе, а являются работой издателя документа, поэтому исследователь не сможет пользоваться таким изданным документом, если не будет убедительно обосновано предлагаемое издателем происхождение документа, то, каковы источники текста и каким образом на их основе получился предлагаемый исследователю текст документа. Из указанного сжатого перечня вопросов, требующих объяснений со стороны издателя документа, явствует, что это вопросы, которые по старому, но вполне не устаревшему еще обозначению входят в состав так называемой внешней исторической критики. Разъясняемое именно легендой решение вопросов этой критики служит для исследователя показате­лем того, что изданный археографом документ является вполне пригодным в качестве прочной опоры для последующих самых успеш-

[310]

ных исследовательских изучений. Таковы в итоге обязанности легенды, таково и ее научное значение[24]. [В фонде С. Н. Валка (ф. 297, оп. 1, д. 215, л. 1—23, 30—34) хранятся также: 1) машинописный текст статьи с авторской правкой; 2) фрагмент чернового рукописного текста, вероятно тот «конец», который не был опубликован. Далее публикуется этот фрагмент, к которому приведены варианты по машинописному тексту:

*- Обращаясь к опыту зарубежной археографии, естественно обратиться к знаменитому немецкому изданию Monumenta Germaniae Historica прежде всего. Выдающийся их редактор, один [из] основателей новой дипломатики Теодор Зикколь в предисловии к редактируемой им серии вкратце остановился на легенде. Три абзаца, составляющих легенду, Зиккель отвел рукописям, печатным изданиям и третий — «тому, что будет сочтено необходимым для объяснения и оценки отдельного документа».-*, [25]

Более подробно остановился на легенде П. Ф. Фурнье, французский архивист Верхней Луары, в своих «Практических советах для классификации и инвентаря архивов, а также издания письменных исторических документов».[26]] [*-* В машинописном экземпляре вместо этого текста:

Не лишне ознакомиться, как занимающие нас вопросы решаются в зарубежной литературе и практике. Вот вкратце мнение выдающегося знатока вспомогательных дисциплин, особенно дипломатики, германского ученого Лео Сантифаллера. В начале издания акта, пишет он, должна быть помещена дата в современном ее исчислении; затем следует краткое изложение содержания акта (регест), после чего указываются источники ... и краткие предварительные замечания об итогах дипломатического изучения и других исторических данных и т. п. Заключает издание собственно текст документа[27] (л. 23). В разделе, отведенном «указанию источников» (indication des temoins), Фурнье отмечает, что, «согласно общепринятому в настоящее время приему, принято помещать эти указания между заголовком и текстом издаваемого документа (entre l'analyse et la teneur); однако Фурнье допускает помещение их также в примечаниях, во главе критического аппарата, причем приводит для этого знакомое нам уже по «Руководству» А. А. Шилова основание: не отрывать заголовка от текста иной раз длинным описанием источников. Фурнье заключает соответствующий раздел тем, что «если есть для этого место, то надо тогда отметить, в каких условиях был установлен текст, определить дату, место происхождения, автора и источники, которые были использованы» (§ 127).

Более подробное, чем у других, освещение занимающий нас вопрос получил в польской археографической литературе. В инструкции, составленной Исторической комиссией Польской Академии наук для издания средневековых источ­ников в разделе, отведенном «редакции издания», вторая группа статей отведена «объяснениям, относящимся к источникам и литературе» (наша «легенда»). Объяснения эти после двух подразделов — первого об источнике и второго — о литературе — содержат третий — «замечания издателя». В замечаниях эта инструкция предлагает указать основу изданного текста и способ использования источников текста, а также издатель может здесь привести свои критические замечания относительно подлинности источника, его происхождения или хронологии, основанные либо на собственных разысканиях или своих предшественников, здесь же и важная, как мы уже видели, оговорка, что эти замечания не должны выходить за пределы «формальной» критики[28].

Польская литература последних лет обогатилась в большей мере, чем только что рассмотренные, данными для выяснения взгляда на занимающую нас тему. В основе последующих суждений здесь легла тщательно разработанная Исторической комиссией Польской Академии наук инструкция для издания средневековых исторических источников. Основные части этой инструкции две: издание текста редакция издания; в состав последней входят заголовки, объяснения, касающиеся источников и литературы, реальные примечания.

Соответствующий нашей легенде раздел «объяснений относительно источников и литературы» разбит в этой инструкции на три подотдела: источники, литература изданий, замечания издателя; первые два из них не требуют особых разъясне[ни]й, а третий заслуживает полного перевода: [Далее текст обрывается]].

Опубликовано: Археографический ежегодник за 1971 год. М., 1972. С. 5— 16. В Архиве ЛОИИ СССР АН СССР в фонде С. Н. Валка (ф. 297, оп. 1, д. 134, № 1 — л. 81—86; № 2 — л. 772—777) хранятся 2 оттиска этого издания с правкой автора. Публикуется по тексту оттиска № 1 с учетом правки С.Н. Валка чернилами. Правка карандашом в № 1 и 2 дана в вариантах. Варианты к тексту, напечатанному в «Археографическом ежегоднике», не приводятся.

• Размещено: 03.10.2014
• Автор: Валк, С. Н.
• Ключевые слова: издание источников, описание источников,
• Размер: 53.34 Kb
• постоянный адрес:
• © Валк, С. Н.
• © Открытый текст (Нижегородское отделение Российского общества историков – архивистов)
  Копирование материала – только с разрешения редакции