На двухнедельный период, начиная с понедельника седьмой недели после Пасхи и до Всехсвятского воскресенья (заговенья на Петров пост), приходятся так называемые Русалии. Первая неделя носила название Семиковой, или Семицкой, по главному своему празднику – Семику, отмечавшемуся в четверг и знаменовавшему прощание с весной, прославление зеленеющей земли; центральным персонажем праздника была березка. Неделя завершалась празднованием Троицы-Пятидесятницы. Вторая неделя цикла, начинавшаяся в следующий понедельник – Духов день, была связана с поверьями о русалках и называлась обычно Русальной или Русальской. В народном календаре её дни считались совершенно особым временем, когда, по преданию, открываются границы миров, и души безвременно умерших  могут общаться с миром людей. К таким душам, по народным поверьям, и относились русалки. По мнению большинства современных исследователей, в  традиции многих европейских народов русалками называли «заложных» покойниц, девушек и женщин, погубивших себя  или проклятых родителями. Русальская неделя была единственным временем, когда они могли появляться на земле среди живых, а главное, получить шанс на спасение. Русалки, как и прочие  «заложные», бродили по земле до окончания срока своей неистраченной жизни. Знаменательно, что существовало поверье, согласно которому только в период русальской недели живые могли спасти их страдающие души, например, набросив на русалку крест.

Название русалка многими исследователями считается позднейшим литературным наложением, еще в XIX веке подобных «заложных» покойниц называли мавками, купалками, водянихами или лешачихами, что подразумевало их связь с нечистой силой, в распоряжении которой они, как и другие «заложные», находятся до освобождения. Само слово русалка произошло как раз от названия  этих дней в  народном календаре – русалии.

 Русалки в народной культуре, безусловно, были связаны с продуцирующей магией. От пребывания русалок на земле в этот период и от их поведения зависела плодородная способность земли. С другой стороны, будущий урожай зависел, очевидно, от правильного исполнения обряда погребения «заложных» покойников, в случае его нарушения людям грозил голодный год и катаклизмы. Можно предположить, что речь здесь идет о некоем сложной укладе мироздания, более глубоком, нежели возможное восприятие его нами, современными людьми. При нарушении этого порядка, какие-то из ворот между мирами не открываются, а какие-то ведут заведомо к гибели души. Кроме того, все эти условности, а вернее, их игнорирование, грозят бедствиями также и живым, не принимающим установленных правил. С этими представлениями следует, вероятно, связать существовавшие обычаи проводов русалок, обычно имевшие форму похорон определенных, различных для разных местностей, антропоморфных или зооморфных изображений. Несмотря на то, что они происходили в отдельных местах в разное время, однако в основном диапазон этих празднеств не выходил за пределы периода от Семика до Всесхвятского воскресения.

Обычно похороны или проводы русалок приходились на один из дней Всехсвятской недели, чаще на воскресенье. В некоторых местах эти проводы или похороны знаменовали собой приход лета, определяли новое состояние окружающей природы, в некоторых регионах с этого момента снимался  запрет на купание, но во всех случаях основной функцией обряда было увеличение плодоносящей силы земли и гарантия хорошего урожая.     

Уже отмечалось, что самым распространенным временем проводов или похорон русалок было именно заговенье Петрова поста (Всехсвятское воскресенье).

Так, по данным XIX века, в Лукояновском уезде Нижегородской губернии этот день так и назывался – «русальским заговеньем». В этот день крестьяне делали ряженного из ярких тряпиц коня, которого водили по селу. Так же поступали и в Ардатовском уезде Симбирской губернии (совр. Нижегородская обл.).

По данным этнографов XIX столетия, ряженый конь, иногда так и называвшийся  троицким или русальским, обязательно сопровождал проводы русалки. Действие с конем разворачивалось параллельно или шло совершенно отдельной линией, порой и вовсе заменяло сами похороны, но даже в этом случае название праздника - проводы русалок -  сохранялось.

В Симбирской губернии в  XIX веке ряженого коня в конце игры бросали в яму, не засыпая при этом землей. Кобылку, которую водили в селе Мурзицы Сеченовского района Нижегородской области, разрывали в поле или у реки, после чего гулянье продолжалось. По данным этнографических экспедиций 80-х годов XX века, в селе Шутилово Первомайского района в тот же день, параллельно с похоронами соломенной куклы- Костромы, на другом конце села еще 30-40 лет назад делали ряженого коня и водили его по улицам.

Интересной представляется связь образов коня и русалок. В эстонских сказаниях есть довольно редкий сюжет о том, как прекрасная морская русалка, выйдя на берег, превращалась в жеребчика и катала играющих на берегу детей, причем этот жеребчик резко увеличивался в размерах, если кто-то из малышей был слишком велик, чтобы сесть на него, с тем, чтобы могли покататься все. Надо отметить, что такое миролюбие прекрасная морская русалка, по-видимому, проявляла только к детям, возможно, именно к мальчикам. Вспомним, что именно мальчики - подростки принимали участие во всех проводах и похоронах русалок и прочих персонажей по всей России. Кстати, и верхом на ряженом коне всегда сидел мальчик - подросток не старше 15 лет, в руках он обязательно держал прут, которым подгонял лошадь, иногда в шутку хлестал любопытных, иногда не делал ничего, но прут всегда присутствовал. Так же и в случае с Костромой: сторожили, несли и разрывали чучело всегда мальчишки, причем в сторожевом карауле около куклы они стояли, вооруженные прутиками.

В книге д.ф.н., профессора К. Е. Кореповой, посвященной календарным обрядам Нижегородского Поволжья, имеются сведения о том, что в своё время этот обряд был  представлен довольно широко по всему югу Нижегородской области. До сих пор он сохранился в живом бытовании в селе Мурзицы Сеченовского района. Подобный обряд проводов весны с ряженым конём был распространён в Лукояновском, Первомайском, Большеболдинском, Сергачском и Арзамасском районах. Рядили коня везде довольно схоже, за исключением  того, что где-то ряженое существо называлось конь, а где-то кобылка. Известны случаи, когда голову коня или кобылки делали из настоящего черепа лошади (Лукояновский район).

Одним из первых описание этого обряда сделал в 1853 году молодой Добролюбов по рассказам своего товарища В.В. Лавровского: «В Лукояновском уезде (с. Петровка) в воскресенье после Вознесеньева дня совершается следующий обряд, называемый проводами весны. Двум мужикам кладут на плечи две длинные палки, по концам связан­ные. На голову накидывают им торпище (иначе, полог), — полотно, в котором возят муку, скроенное особым образом и сшитое так, что сере­дина его вдается вниз, а края делаются как бы ободком. Переднему дают в руки развилки (вилы с двумя зубьями), на которых воткнута кобылья голова. На голове этой привязан колокол. Заднему же — привязывают сзади к поясу рученьку льна (пучок — измятый, но еще не мыканый): это хвост. Вся эта замысловатая фигура называется кобылой. Впереди идет человек, который ведет кобылу за веревку, привязанную к кобыльей голове. На ходу он подергивает веревочкой в разные стороны, колокол звонит, и мальчишки, бегущие вслед за кобылой, потешаются и прыгают. Позади собираются все жители и чинно выступают провожать весну. Таким образом, проходит процессия из одного конца в другую, в ту сто­рону, где посеяно бывает озимое. При этом поют различные песни. Вышедши за село, народ говорит: "Ну, давайте, братцы, обдирать кобылу", и затем кобылью голову кидают в сторону, торпище с несущих сбрасы­вают, все окружают их и начинают играть хороводом. Иногда только, для общей потехи, остается льняной хвост на проказнике...» [С.соч.,т.1. с.332]. Это описание дает возможность сравнить воспоминания  тех, кто зас­тал «вождение коня» с современным обрядом в с. Мурзицы , который удалось наблюдать К.Е. Кореповой  в конце 1980-х годов, и рассмотреть ритуал в ретроспективе почти полутора веков. По ее мнению, в данном случае обнаруживается удивительная сохранность обряда. Раз­нится только временное прикрепление, но это различие локальных тра­диций. Вызывает сомнение упоминание Добролюбова о «чинности» шествия, воз­можно, в этой части описание не точно, оно противоречит другим деталям («мальчишки потешаются», «хвост остается на проказнике»). Обычно в описаниях шествие носит карнавальный характер.

Опираясь на этнографические сведения прошлого и позапрошлого веков можно отнести обряд вождения коня к древнейшим русальским празднествам, которые бытовали некогда на нашей земле и были описаны Д. К. Зелениным.

Практически обязательным во всех упоминаемых вариантах обряда проводов или похорон русалок была общая трапеза участников, которая проходила всегда на открытом воздухе, очевидно, она одновременно была и поминками по русалкам,  и ритуальным угощением для членов общины.

 

Современный вариант обряда "вождения коня" автору довелось наблюдать 14 июня 2009 года в селе Глухово Дивеевского района.

«Коня», по традиции, представляли два человека, державших на плечах две параллельно уложенные жерди и накрытые большим плюшевым пологом; первый держал в руках жердь, на которой была с картонная конская голова с мочальной гривой. Вела коня женщина, наряженная цыганом, её сопровождала группа ряженых,  в числе которых были две цыганки - Рубина и Кармелита (видимо, персонажи известных телесериалов). Вся эта шумная компания вышла на центральную дорогу (она же трасса Дивеево – Нижний Новгород) и в сопровождении местных  жителей начала движение вдоль села. 

Главной фигурой шествия был «конь», который вёл себя задорно и весело: резко развернувшись, он сломя голову бежал на толпу, где приплясывал, лягался, чем и доставлял особенное удовольствие публике. Коня за узду вёл цыган, он шёл спокойно и с достоинством, отпуская каждый  раз своего коня для очередного забега на толпу и снова принимая его по возвращении. Эта колоритная парочка периодически сворачивала на порядок и подходила к домам, где просила подать на прокорм.  Две цыганки появлялись то там, то здесь, также собирая деньги и продукты; за это они с удовольствием гадали, пели и плясали, но их роль однозначно была второстепенной. В шествии участвовали также гармонист и ряженая женщина, которая всю дорогу пела частушки весьма неприличного содержания, одета она была в один из имеющихся в местном клубе костюмов, который показался нам новогодним.

Конь заходил далеко не в каждый дом, а только в дома старожилов, тех, кто помнит старинный обряд, поскольку теперь в селе много переселенцев, не имеющих о нем понятия.  Надо отметить, что в каждом из домов коня встречали с радостью, выносили угощение, давали деньги и даже накрывали на улице стол, иногда прямо на сложенном во дворе тёсе. По мере того, как конь продвигался по селу, к процессии присоединялись все новые и новые группы сельчан. Особенно бойкой и многочисленной была группа мальчишек на велосипедах, которая сопровождала коня своеобразным эскортом. Было ощущение, что именно им, мальчишкам, это доставляет особенное удовольствие и радость, для них это настоящий праздник.

Кроме того, что конь заходил в дома, он ещё и останавливал машины. Вообще, обстановка на трассе была странной. Особенно нам показалось интересным  поведение водителей, что стало  отдельной, современной составляющей праздника. Некоторые из них с удовольствием останавливались, интересовались, что происходит и с весёлой улыбкой подавали коню на пропитание, кто сколько может. Необходимо отметить, что люди действительно радовались и улыбались как-то по-детски и искренне, смотреть на них было приятно. Многие из водителей, не решаясь остановиться, проезжали мимо, но улыбка, проступающая на их лицах, вопреки их желанию, вливалась в общий котёл праздника, наполняя и поддерживая его. Однако, были и такие  проезжающие, которые смотрели на происходящее с недовольством, недоумением и даже осуждением, они старались быстрее объехать непонятную толпу, сохраняя своё достоинство, но таковые  были в явном меньшинстве. Пару раз пассажиры остановившихся автомобилей выходили из машин и присоединялись к гулянью. Так продолжалось около двух часов, пока все село не было обойдено из конца в конец. Рядом с  конём шел гармонист, вокруг него люди плясали и пели частушки, цыганки Рубина и Кармелита гадали публике на картах (в шутку, конечно) и собирали подаяния на прокорм невиданного коня. Около последнего дома, где остановился конь, его уже ждали местные бабушки, те, которые помнят старый обряд, когда коня водили ещё их матери. Как они рассказывали, обычно обход заканчивался именно в этом конце, тут же, на улице, для участников обряда накрывали стол с пирогами и закуской, "там оне сидят сами и голосисты песни поют  до петухов..."

По словам местных  жителей, обряд бытовал в селе постоянно, прекратил свое существование лет десять-пятнадцать назад. В окрестных сёлах  воспоминаний о подобном обряде не зафиксировано. Сами местные жительницы говорят, что это только у нас коня водили.

Водили его на Заговенье,  в воскресенье перед Петровым постом, которое в православных святцах называется Всехсвятским. Обычно коня наряжали на одном из концов села, решая это заранее. Собирался или наряжался конь следующим образом: из брезента, на котором сушили зерно, делался полог, т.е. само туловище коня, под него вставали двое здоровых мужиков, им на плечи, под полог, клали две сколоченные слеги на манер лестницы - это спина коня, голову делали из мешка, набитого соломой, морду рисовали углём. Голову прикрепляли к большому ухвату, из концов ухвата получались  уши; на шею коня надевали самодельную уздечку, между ушами вешали бубенцы. Делали коня обязательно женщины, водила коня по улице переодетая мужчиной (чаще цыганом) женщина, обычно её сопровождали ряженные.

Есть ещё одна важная, на наш взгляд, деталь обряда: женщина, которая  водила коня, обычно была незамужней. В Глухово нам рассказали о Якимовой Александре Ивановне, 1918 г.р., которая была высокого роста и крепкого сложения. После того, как в 23 года  осталась вдовой, она постоянно водила коня от своего конца села, аж до 45 лет. О ней нам рассказали её дочь,  Ефимова Таисия Петровна, и племянница, Демидова Нина Николаевна, которая исполняет теперь роль цыгана - поводыря коня.

Местные жительницы, старожилы, которые помнят этот обряд, говорят, что так раньше в их селе провожали весну. Кстати говоря, такое же объяснение мы получили в своё время от исполнительниц обряда Похороны Костромы в селе Шутилово Первомайского района.

Начинался обряд вечером, часов в восемь, после того, как загоняли коров. Пожилые жительницы села подчеркивают, что до проведения обряда и во время его спиртного не пили, гуляли уже потом. Хозяин коня - ряженый цыган - собирал ему на прокорм. Раньше конь ходил в каждый дом, в каждом доме его ждали, заранее готовились, высматривали в окно. Выносили яйца и пироги, деньгами подавали редко. После того, как коню выносили на прокорм, семья или отдельные её члены присоединялись к гуляющим, так за конём собиралось всё село. Рассказывают, что было очень весело, настоящий праздник. Вели коня с гармонью, конь танцевал и лягался, отгоняя любопытных, чаще детвору, для которой это было в удовольствие. Обычно заканчивался обход в том  же конце, где и начинался. К возвращению ряженых там уже накрывали столы, обязательно на улице, после чего исполнители разоблачались и гуляли до утра.

"На  заговенье. Накануне вечером собирались мужики. Голову коня делали из мешка и соломы, украшали лентами. Двое мужчин клали на плечи палки и накрывали торпищем. Сажали ребятишек. Вела коня под узцы женщина, наряженная мужчиной (её называли цыганом), конь брыкался. По обеим сторонам люди собирают еду коню на пропитание. Сзади идет группа с гармонью. Заводили коня в любой дом. Дети с прутиком и палочкой : «Купите коня»".  (Александра Сергеевна Маслова, уроженка села Глухово).

"На Заговенье после Троицы неделя пройдёт, Коня наряжали, вечером. Мужики становятся под этот, накрывают их торпищем, становятся двое, жердь на плечи им кладут, и вот они идут, один сзади другой вперёд, голова конина, покроют торпищем и вот идут по улице, вечером, провожают весну, весну провожают. Голова была деревянная, она каждый год была одна и та же. Надевали колокольчики, на шею-ту, и вот ведут, голову трясут, колокольчики звенят. Народу – толпа, все село за этой ходят, пели и плясали, пели частушки. Мужчина ведёт под узцы её, как и правдошную, и кричал: «Подайте на пропитание коню». Ходят с корзинкой, и подавали кто чаво, кто вина подаст, кто яиц подаст, кто пышки, лепёшки. И оне кто наряжался собираются и гуляют. Три мужика это делали, до самого рассвета гуляют." (Бурмистрова Евдокия Ивановна, уроженка села Глухово).

 

 

 

 

 

О.Н. Ляпаевой, О.В. Гальцевой; фото О.В. Гальцевой.