В. ЗАБОРСКИЙ

 

[7]

 

Осень 1941 года. Немецко-фашистские войска с бешеной яростью рвались к Ленинграду, рассчитывая взять его с ходу, штурмом. Сея повсюду смерть и разруху, фашистские стервятники уже в начале сентября сбросили на город первые бомбы. Над Ленинградом нависли грозные тучи. Но город не был застигнут врасплох. По решению правительства из Ленинграда заблаговременно были эвакуированы вглубь страны заводы, детские учреждения, музеи, театры, вузы. Ленинградцы готовились к встрече с врагом. Десятки тысяч жителей самоотверженно работали на сооружении оборонительных рубежей, мужское население вступало в ряды Народного ополчения, женщины заменяли мужчин у станков.

Встретив мощный отпор на ближних подступах к Ленинграду, наглый враг решил взять город голодом, задушить его железным кольцом блокады, выработав коварный план варварского артиллерийского обстрела мирного населения. Потянулись долгие тяжелые дни героического труда в осажденном Ленинграде. В эти незабываемые дни члены Ленинградского отделения Союза советских композиторов в едином ритме с народом, с ленинградцами, работали там, где этого требовали нужды фронта. Они разгружали древесину в лесном порту, они строили оборонительные рубежи вокруг Ленинграда, они охраняли здания от вражеских бомб-зажигалок. Во время одного из очередных дежурств на крыше дома Союза композиторов погиб Н. Малаховский, который незадолго до этого вместе со своими товарищами композиторами Н. Тимофеевым и Л, Портовым активно работал на сооружении оборонительных устройств.

Почти вся композиторская молодежь ушла в ряды Народного ополчения и многие из них пали в боях за свободу Родины. Так погиб даровитый Б. Флейшман, автор оперы «Скрипка Ротшильда», написанной по одноименному рассказу А. П. Чехова; так погибли талантливый композитор Б. Гольц и способный

 

[8]

 

музыковед Н. Шастин, не успевший еще в полную меру раскрыть свои творческие замыслы.

На фронт отправились, после окончания училища младших лейтенантов, композиторы Т. Оганесян, В. Томилин, В. Фризе и М. Глух. Первые трое были убиты в боях под Ленинградом, а М. Глух, после ранения, вернулся к композиторской деятельно-, сти. В рядах Красной Армии находились члены Союза И. Добрый, В. Иванишин, А. Цурмилен, Л. Энтелис и другие.

Но выполняя свой гражданский долг непосредственным участием в защите Отечества, композиторы, объединенные в ЛССК, которым руководил в годы блокады В. Богданов-Березовский, ни на минуту не забывали о той важной роли, которую они обязаны были сыграть своим творчеством в общем деле борьбы с врагом. Фронт требовал произведений, отображающих героизм советских людей; произведений, будивших чувства патриотизма, зовущих к победе; фронту нужны были новые песни и злободневные частушки. Все эти и многие другие вопросы оперативно разрешались Союзом композиторов. Уже в этот ранний период были прослушаны и обсуждены на творческих просмотрах произведения ленинградцев — патриотическая опера Г. Попова «Александр Невский»; балет Б. Асафьева «Милица», о борьбе юго-

 

[9]

 

славских партизан против немецких захватчиков; симфония В. Желобннского: «Героическая увертюра» Б. Савельева; концерт для фортепьяно с оркестром Л. Ходжа-Эйнатова; концерт для голоса с оркестром А. Маневича и другие.

Однако жизнь ставила перед композиторами новые задачи. Уже в ноябре 1941 года стала ощущаться потребность в серьезной перестройке деятельности ЛССК. Как ни активны и многолюдны были внутренние просмотры и обсуждения творчества композиторов, они не отвечали духу времени и, прежде всего, не удовлетворяли самих композиторов. Начались многочисленные выезды композиторов на фронт, в воинские части, училища и госпитали. На самых различных участках Ленинградского фронта можно было встретить композиторов А. Животова, B. Богданова-Березовского, Н. Гана, С. Вольфензона, О. Евлахова, А. Зильбера, Д. Прицкера и других, знакомивших бойцов со своими произведениями. Такая форма работы быстро привилась и вскоре приняла настолько большие масштабы, что для ее проведения была организована в 1942 году при ЛССК постоянная исполнительская группа, в которую вошли вокалисты Е. Боголюбова, Л. Квинихидзе, Н. Петрова, скрипач С.Панфилов, балалаечник Б. Трояновский и пианистка-аккордеонистка К. Кипарская. Активное участие в композиторских концертах принимали также находившиеся в Ленинграде пианист А. Каменский и певцы С. Преображенская, В. Легкое, И. Нечаев и А. Атлантов.

Творческая деятельность ленинградских композиторов не прекращалась в течение всего периода блокады. Так, например, 150 песен и 40 маршей для духового оркестра принесли они на конкурс, объявленный Союзом композиторов совместно с Управлением по делам искусств Исполкома Ленгорсовета ко дню 24-й годовщины Красной Армии 23 февраля 1943 года. Так как Музгиз был закрыт, принятые произведения были напечатаны издательством «Искусство» при активном участии работавшего там молодого композитора М. Матвеева, вошли в репертуар фронтовых бригад и сыграли серьезную роль в укреплении боевого духа в Армии.

Установившаяся тесная связь ленинградских композиторов с фронтом росла и крепла все больше и больше. При политуправлении Краснознаменного Балтийского флота была организована творческая группа, в состав которой вошли Б. Гольц, Н. Будашкин, В. Витлин, Л. Круц и другие. Активно руководили творческими бригадами, созданными при Доме Красной Армии имени C. М. Кирова, композиторы Ю. Кочуров и Н. Леви.

Многие ленинградские композиторы, находясь на военной службе, принимали участие в армейских ансамблях.

В содружестве с фронтовыми поэтами композиторы создавали боевые солдатские песни отдельных подразделений, как, например,

 

[11]

 

«Песня инженерного батальона» О. Евлахова, «Песня артиллерийского полка» Ю. Кочурова, «Песня стрелковой дивизии» Н. Леви. Все эти песни бойцы охотно разучивали и пели. Многие произведения ленинградских композиторов были навеяны героической обороной города. На стихи фронтовых поэтов Г. Носов написал кантату «Город на Неве», А. Митюшин, под впечатлением книги Н. Тихонова «Ленинградский год», создал одноименную симфоническую картину. У Ю. Кочурова тема героического Ленинграда нашла свое отражение в трех вокальных пьесах с симфоническим оркестром: «Героическая ария», «Город-крепость» и «Песня о Ленинграде»; у О. Евлахова — в симфонической картине «Ленинград»; В. Богданов-Березовский написал трехактную оперу «Ленинградцы» и симфонический триптих «Летчики». Замечательным памятником блокированному городу и его героическим защитникам является VII (Ленинградская) симфония Д. Шостаковича, частично созданная композитором в осажденном Ленинграде. Эта симфония — художественный документ огромной воздействующей силы, отобразивший все пережитое ленинградцами в те дни. Исполненная впервые в осажденном Ленинграде 9 августа 1942 года большим симфоническим

 

[12]

 

оркестром Ленинградского радиокомитета под управлением дирижера К. Элиасберга, симфония Д. Шостаковича прозвучала как призыв к борьбе и окончательной победе.

Из других крупных произведений ленинградских композиторов, написанных в годы блокады, следует назвать, кроме упомянутых выше, — Четвертую симфонию («Родина») Б. Асафьева, его же четырехчастную «Приветственную симфоньетту» и сюиту для духового оркестра «Суворов», посвященную Красной Армии; «Реквием памяти героических борцов, жизнь свою положивших в Великую Отечественную войну» А. Пащенко, написанный композитором на собственный текст. М. Мильнер закончил оперу «Флавий» (на сюжет романа Л. Фейхтвангера), Ю. Кочуров написал «Суворовскую увертюру», получившую первую премию на ленинградском конкурсе, проходившем в ознаменование XXVII годовщины Великой Октябрьской социалистической революции; своеобразную «Русскую сюиту» для хора и оркестра народных инструментов создала Н. Леви; концерт для скрипки с оркестром — В. Богданов-Березовский.

Значительный вклад внесли композиторы в область камерной музыки. Квартет для деревянных духовых инструментов А. Митюшина, содержательные вокальные циклы А. Животова, М. Матвеева, Ю. Кочурова, струнный квартет и фортепьянные миниатюры под названием «Ленинградский блокнот» О. Евлахова; прелюдии В. Маклакова; характеристически четкие зарисовки М. Мильнера «Силуэты Отечественной войны» — вот далеко не все произведения этого плана, создание которых падает на блокадные годы.

Не забыт был и единственный работавший в городе театр — Ленинградский театр музыкальной комедии. На его сцене были осуществлены постановки следующих спектаклей: «Раскинулось море широко» — коллективная работа композиторов В. Витлина, Н. Минха и Л. Круца и «Лесная быль» А. Логинова.

В тяжелые годы блокады, в трудных фронтовых условиях, при коптилках, в нетопленных помещениях ленинградские композиторы создавали произведения в различных музыкальных жанрах, но особенно большое внимание было уделено песне. В нее вложили они свою любовь к Родине, народу, наполнили песню героическим пафосом борьбы, задушевной простотой, оптимизмом и твердой верой в победу. Давно отгремели пушки, уже забываются события военных лет, вызвавшие к жизни ту или иную песню, а она продолжает существовать, так как идеи, заключенные в ней, вечны.

Ленинградский Союз композиторов, бывший в годы блокады по существу центром музыкальной жизни города, своеобразным штабом, руководившим творческой, исполнительской, пропагандистской музыкальной работой, с честью выполнил высокие и ответственные задачи, поставленные перед ним войной.

 

 

К. ЭЛИАСБЕРГ

[42]

 В годы Великой Отечественной войны единственным художественно-политическим учреждением, оставшимся в Ленинграде после эвакуации, был Радиокомитет. И когда осенью 1941 года враг вплотную подошел к городу Ленина, все мы, работники Радиокомитета, продолжая свою художественную работу, сделались одновременно защитниками города. Часть артистов симфонического оркестра была мобилизована на строительство оборонительных сооружений; часть состояла в командах МПВО или несла службу в медицинских учреждениях, командах связи и т. д. Но музыка по радио продолжала звучать. Только характер передач изменился: транслировались лишь короткометражные концерты и почти ежедневно давались специальные передачи для Балтфлота, фронта и заграницы.

Некоторые эпизоды работы того времени запомнились особенно ярко.

28 сентября 1941 года была назначена передача для Англии. В программе стояла Пятая симфония Чайковского, с конферансом на английском языке. Воздушные бомбардировки Ленинграда к этому времени происходили уже систематически, к ним даже начинали привыкать. Но в тот день было особенно тяжело. Воздушную тревогу объявляли, если память мне не изменяет, одиннадцать раз. К началу концерта только что окончилась жестокая бомбардировка, но никто из оркестрантов не опоздал, показав высокий образец дисциплинированности. Заслуженный артист В. Заветновский, известный концертмейстер оркестра Ленинградской филармонии, работавший во время блокады в нашем оркестре, шел в студию по обломкам и битому стеклу. Другой оркестрант, получивший ранение в голову, к счастью, неопасное, после оказания ему первой помощи не замедлил занять свое место в оркестре.

 

[43]

 

Незадолго до начала концерта бомба ударила в дом № 4 по улице Пролеткульта (Малой Садовой), рядом со зданием, где помещался Ленинградский радиокомитет. Пострадал один флигель, и уж, конечно, вылетели все стекла. Сотрудники Радиокомитета были немедленно посланы на уборку. Но концерт начался точно в объявленное время. Две части симфонии прошли спокойно. В начале третьей части возобновился сильнейший налет вражеской авиации. Исполнение шло под сплошной гул зениток, сотрясавший стены студии, которые порою буквально ходили ходуном. Прозвучали последние такты Пятой симфонии, а отбоя все еще не было. И артисты оркестра, входившие в команды МПВО, немедленно разошлись по своим боевым постам.

В Октябрьские дни мы дали четыре открытых концерта в зале Ленинградской филармонии в фонд обороны страны. В программах дважды стояла Девятая симфония Бетховена.

Чтобы добиться надлежащей звучности, мы включили в наш оркестр оставшихся в Ленинграде оркестрантов Театра имени С. М. Кирова и еще кое-кого из бывших в Ленинграде музыкантов. В числе солистов была народная артистка РСФСР С. Преображенская, пришедшая на концерт в сильном нервном возбуждении: бомба только что разорвалась возле ее дома. Наши концерты транслировались. Мощные звуки финала

[44]

 

Девятой симфонии, призывавшие «к радости», лились над героическим городом, утверждая бессмертную правду человечности, призывая к священной ненависти к врагам. Сознание великой ответственности давало силы преодолевать такие трудности и страдания, которые нам и не снились в мирное время.

Голод в Ленинграде был тогда уж очень силен; исполнение таких крупных симфонических произведений, как бетховенская симфония, было трудным, физически почти непосильным. Мы возвращались с концертов буквально держась за стены домов. Трамваев уже не было, а ходить пешком было необычайно затруднительно: люди слабели с каждым днем. Пятый открытый концерт провести уже не удалось.

К первым числам декабря городской транспорт совсем прекратил работу, дома не отапливались, водопровод не подавал воду, не было ни света, ни телефона. Сильнейшие морозы доходили до 35°. Получить стакан воды стало сложной проблемой, так как за водой надо было ходить на Неву, а дойти туда уже не у всех хватало сил. Посредине Невского проспекта вырубали ямы, и исхудалые, почерневшие от голода и холода, еле волочившие ноги, больные дистрофией люди вычерпывали оттуда воду. Паек в те дни состоял лишь из 125 граммов хлеба и дрожжевого супа.

К концу декабря половина артистов выбыла из строя. Мы узнавали о смерти то одного, то другого из наших товарищей. Я уже дирижировал с трудом. Об открытых концертах не могло быть и речи: у наших слушателей не было больше сил, чтобы прийти на концерт.

Три-четыре диктора мужественно, как солдаты на посту, работали у микрофона. Собирая силы, передавали последние известия. Миронов читал у микрофона статью Алексея Толстого «Кровь народа» и читал замечательно, это помнят все ленинградцы.

В Радиокомитете были поставлены две печки-«буржуйки»: в кабинете директора и в студии; работали при свечах, так как свет давали только на несколько часов.

Во время репетиции, чтобы не замерзнуть, я надевал теплое белье, шапку и митенки на руки. Наши товарищи, выходя из дома на репетицию, зачастую падали по дороге без сознания. Так погиб скрипач Срабьян — его подобрала первая помощь МПВО. Артиста Лейбенкрафта успели перенести на койку в общежитие, где он и скончался.

Еще один концерт был подготовлен, но не смог состояться. Это был концерт для кино. Кинофабрика готовила в то время первую серию картины «Ленинград в борьбе». На призыв ки-

 

[45]

 

нофабрики откликнулись все. Я пришел с Васильевского острова в Филармонию во фраке и крахмальном воротничке. Но участвовать в съемке не пришлось, так как город был в темноте.

Музыка в Ленинграде на время умолкла. Однако борьба за человеческую жизнь, за спасение умирающих продолжалась с утроенной силой. Даже в самые тяжелые дни мы знали, что страна помнит о нас. Разгром немцев под Москвой был праздником для ленинградцев. Поразительно, как среди нечеловеческих мучений, среди лишений силен был дух советского патриотизма, вера в победу над врагом, уверенность в близкой помощи. Ни слова обывательского недовольства не слышал я за эти тяжелые месяцы зимы 1941/42 года. И глубокая вера в нашу советскую народную власть не обманула нас. В начале 1942 года, по инициативе А. А. Жданова, началось строительство Ладожской трассы; в феврале уже стало поступать подкрепление: вооружение, медикаменты и продукты питания. Была протянута тонкая ниточка связи между городом Ленина и великой Советской страной.

В январе открылись стационары для тяжело больных дистрофией. 5 февраля попал в стационар и я, единственный в то время дирижер в Ленинграде. Но добраться пешком с Васильевского острова в этот стационар, который помещался в гостинице «Астория», я уже не мог. Нас с женой привезли на салазках.

Стационары были для многих спасением. В них люди получали медицинскую помощь; больным переливали кровь, давали витамины. В стационарах был установлен усиленный паек — 500 граммов хлеба, 30 граммов масла.

Три месяца нам пришлось пробыть в «Астории», чтобы хотя немного набраться сил и вернуться к жизни.

В марте 1942 года начальник Ленинградского управления по делам искусств Б. Загурский прислал ко мне скрипача с запиской. Он писал, что просит меня прийти к нему на Фонтанку, где в те дни в здании Большого драматического театра помещалось Управление, для переговоров о возобновлении деятельности симфонического оркестра. Загурский был тогда только что демобилизован из Красной Армии. В его кабинете было холодно, как на улице. В «Астории» мы помещались на 7-м этаже, и я предупредил Загурского, что, если у меня не будет сил подняться потом в стационар, — я не приду. Но я пришел. Был вызван также инспектор оркестра. Он принес с собой список оркестрантов, причем ряд фамилий в списке был окаймлен красным или черным. Черный цвет окаймлял имена 27 человек, умерших во время блокады. А фамилии, окаймленные красным, относились к людям, еще живым, но не способным к труду, находящимся в госпиталях и стационарах. Остальные могли

 

[46]

 

двигаться и держать в руках инструмент, но не более. Из них надо было создать коллектив. От имени Ленинградского радиокомитета и Ленинградского управления по делам искусств была объявлена регистрация оркестрантов. Так постепенно мы стали собирать оркестр.

Первый концерт вновь сформированного оркестра состоялся 5 апреля в помещении Академического театра драмы имени Пушкина. Температура там была 7—8° ниже нуля. Но люди плакали от волнения и радости. Упомяну кстати, что у концертмейстера на голое тело был надет ватник; я надел на себя все, что уцелело из теплых вещей, а сверху крахмальный воротничок!

Программа этого концерта была составлена из произведений Глинки, Чайковского и Бородина. В нем участвовали заслуженный деятель искусств В. Касторский, певший арию Ивана Сусанина «Чуют правду», и заслуженная артистка Н. Вельтер. Исполняли также увертюру из «Князя Игоря». Зал был переполнен. Аудиторию составляли бойцы с фронта, моряки, партийный и советский актив города и граждане, откликнувшиеся на объявление о концерте. Это был наш первый публичный концерт после трехмесячного перерыва.

Когда в Филармонии дали свет, мы организовали симфонические концерты в Большом зале, этом заповеднике симфонической культуры нашего города.

I мая под жестоким обстрелом была исполнена Шестая симфония Чайковского. 9 августа состоялась премьера Седьмой, «Ленинградской» симфонии Шостаковича.

Партитуру симфонии Шостаковича привезли на самолете, прилетевшем сквозь кольцо блокады. Для ее исполнения требовался усиленный состав оркестра. Поэтому к нам прикомандировали ряд музыкантов, находившихся на службе в Красной Армии. Первое исполнение Седьмой симфонии было особенным торжеством. Оно состоялось в Филармонии при совершенно переполненном зале.

В декабре 1942 года к нам приехали первые гастролеры: С. Кнушевицкий, Г. Баринова, Д. Ойстрах, Э. Гилельс, Я. Зак. Одной из первых прилетела из Москвы пианистка М. Юдина. Мы выступали параллельно — в Филармонии и в студии Радиокомитета. Передачи давались для населения, для фронта, шли на острова Даго и Эзель, где находились наши войска. Слушатели приходили к нам в Филармонию в любую погоду, в самый страшный мороз. Приходили с фронта, а фронт был в шести километрах от центра города, около Нарвской заставы, за памятником С. М. Кирову. С крыши Дворца культуры имени Горького видны были немецкие укрепления.

 

[47]

 

При содействии оркестра в помещении Театра комедии нами были поставлены оперы «Пиковая дама», «Евгений Онегин», «Кармен» и «Травиата» (последняя — в концертном исполнении), балеты «Эсмеральда» и «Конек-Горбунок».

Кроме того, мы играли в подшефном госпитале, который обслуживался и отдельными концертантами, выступавшими в палатах. Мы играли периодически также в Доме Красной Армии имени С. М. Кирова и в Доме Балтфлота, проводили День воина, когда небольшой симфонический состав и отдельные исполнители обслуживали палаты бойцов. Систематически работал концертный ансамбль под управлением С. Аркина.

Наряду с классической русской музыкой, мы исполняли и новинки ленинградских композиторов, переживавших блокаду вместе с нами. В своих концертах мы играли произведения Ю. Кочурова, А. Животова, О. Евлахова, В. Богданова-Березовского, А. Митюшина, М. Глуха, Г. Носова.

Помнится концерт с участием Давида Ойстраха, игравшего скрипичный концерт Чайковского. Во время исполнения второй части была объявлена воздушная тревога. Сильно стреляли зенитки. Но ни один человек не ушел с концерта. Это было уже в марте-апреле 1943 года.

 

[48]

 

Памятна еще одна репетиция концерта Моцарта для двух роялей с солистами-пианистами Эмилем Гилельсом и Яковом Заком. Начался жестокий обстрел. Снаряды рвались возле самой Филармонии, но оркестр продолжал свою работу.

Наша работа, конечно, не была бы возможна без той помощи и повседневного внимания и заботы, которые оказывали Ленинградский комитет партии и командование Ленинградского фронта нашему коллективу. Осенью 1943 года по ходатайству горкома партии все прикомандированные к оркестру красноармейские музыканты были демобилизованы Политуправлением фронта для постоянной работы в симфоническом оркестре.

За время блокады мы исполняли большое количество симфонических произведений Чайковского, Глазунова, Бородина, Скрябина, Танеева, Бетховена, Шуберта, Шумана, Моцарта, Мендельсона, Берлиоза, Шостаковича, Ракова и других композиторов, много новых сочинений ленинградских композиторов, мелких симфонических произведений, сюит, балетную и танцевальную музыку, развлекательную музыку, оперные отрывки и т. д.

Мы принимали участие в работе единственной в Ленинграде фабрики Союзкинохроники, озвучив большую часть кинокартин и киножурналов, выпущенных кинохроникой за годы блокады.

Весь состав нашего коллектива награжден медалями «За оборону Ленинграда», несколько же человек получили грамоты Ленинградского горсовета.

Отошли в прошлое тяжелые времена. Война закончилась великой победой. Вглядываясь в лица своих товарищей-оркестрантов, я вспоминаю то мужество и геройство, с каким переживали они тяжелые годы. Я вспоминаю наших слушателей, пробиравшихся на концерты по темным улицам Ленинграда, под гром артиллерийской стрельбы. И чувство глубокой взволнованности и благодарности охватывает меня.